Глазами любопытной кошки - Тамалин Даллал

Вернувшись в Сиву, я до четырех утра писала книгу, а затем забралась под одеяло и приготовилась уснуть надолго. Но ранним утром в дверь постучал управляющий и сообщил, что собирается подселить ко мне второго жильца на несколько дней. Я что-то пробурчала в ответ и снова уснула. В отелях города не было мест из-за массового наплыва египетских туристов. На Сиву обрушились целые автобусы, набитые студентами из колледжей, – точь-в-точь как во время весенних каникул во Флориде.

В дверь снова постучали. На пороге стояла Дина; в руках у нее были рюкзак и спальный мешок.

Но это была не танцовщица. Моя Дина оказалась преподавателем йоги и бывшей сотрудницей Корпуса мира из Сан-Франциско. У Дины пустовала квартира в Катманду; как и все мы, она была заражена духом бродяжничества. Я рассказала ей о поездке в пустыню и выходке Мо, все еще опасаясь того, что ждет меня теперь в Сиве. В ответ она поведала мне о жизни в малочисленных общинах, основываясь на своем опыте проживания в маленькой непальской деревне.

– Людям приходится видеться каждый день, поэтому никто ничего не говорит напрямую. Все ходят вокруг да около.

Если кто-то хочет задать тебе вопрос, он обращается к посреднику. Если возникает конфликт, его просто замалчивают. Люди не будут реагировать открыто, – сказала она. – Но все захотят узнать, что там у вас произошло.

Мы пришли к выводу, что, если бы действующие лица поменялись местами и в пустыне оказалась бы иностранка наедине с американцами, могло бы случиться все что угодно. Мне не удалось бы отпугнуть их, пригрозив, что сотрудники посольства вызовут полицию.

На улице ко мне подходили люди и спрашивали: «Ты не видела Мо?» или «Где ты была?».

Я выбирала себе сиванское свадебное платье с вышивкой, и владелец лавки, Аби, обратился ко мне:

– Я жду Мо. Не знаешь, когда он приедет?

– Какой Мо? – отвечала я. При любой возможности я распространяла слух, что занималась оформлением документов в каирском посольстве. Если бы мои слова передали Мо, у него создалось бы впечатление, что я под защитой, или, как говорят в Сиве, «под крышей».

По пути в «Абду», самый популярный ресторан в городе, где я планировала писать, меня перехватил хозяин лавки и сказал:

– Неужели ты не понимаешь, что ему от тебя было нужно?

– Что? – спросила я.

Он объяснять не стал, но по ухмылке на его лице я поняла, что он имел в виду секс. (Он и не подозревал, что о сексе Мо думал в последнюю очередь.)

– По крайней мере, я прекрасно провела время в Каире, особенно в доме посла, – ответила я.

Вечером мы с Диной сидели у камина в «Шали Лодж». Когда я уходила, менеджер отеля, неприятный тип, нарочно упомянул имя Мо, надеясь спровоцировать какую-либо реакцию или выудить из меня что-нибудь еще. Я показывала Дине свою любимую свадебную шаль в одной из лавок, когда вошел Мо. Я успела увидеть лишь большую тень, которая показалась в дверях и тут же метнулась обратно, но Дина сказала, что он буквально вылетел из лавки. Мы вышли на улицу, а он проскользнул в кофейню, куда пускали только мужчин. Мы так смеялись, что чуть не надорвали животы. Мо бегал и прятался от меня! Я поняла, что мне нечего бояться.

Шазли, глухой мальчик, который служил у Мо, поймал мой взгляд и сообщил жестами: «высокий человек» (он поднял руку), «ничего хорошего» (погрозил пальцем), затем изобразил, что печатает, и показал большие пальцы. Потом я узнала, что он имел в виду Фарида, который работал в лавке у Мо.

Желая ближе познакомиться с настоящей местной культурой, я надеялась пожить с разными семьями – с берберами и бедуинами. Задолго до злополучной поездки Мо отвел меня в дом к его семье. Там было грязно и тоскливо, но я решила, это обычное дело, пока не побывала в других домах и не поняла, что его дом – исключение. Он провел меня по лабиринту комнат, из некоторых можно было попасть в сады и внутренние дворики. Потолочные балки, сделанные из расщепленных стволов пальмовых деревьев, соединялись между собой сушеными пальмовыми ветвями. Стены из глиняных кирпичей были выкрашены в различные оттенки белого и голубого, на них потрескалась штукатурка.

Сестра Мо, Хадия, раскатывала скалкой комочки теста на низком деревянном столике. Ее трехлетняя дочка пыталась ей помогать. Мо выкладывал круглые лепешки в сковороду, намазывал их маслом и мясным фаршем, пока сковородка не наполнилась доверху. Хадия поставила ее в духовку.

Порой люди представляют женщин под голубыми покрывалами запретными красавицами или считают, что они должны выглядеть не так, как остальные женщины в этом мире. Хадии исполнился тридцать один год. Мать-одиночка, она носила спортивную кофту, халат и очки в проволочной оправе, а ее курчавые черные волосы были завязаны в пучок. Она немного говорила по-английски и вполне могла бы сойти за сестру одного из моих американских знакомых.

– Хадия – несчастливая женщина, – сказал Мо.

Я спросила почему, и он ответил, что она дважды разводилась и оба ее ребенка от разных браков.

Мо все время твердил о какой-то квартире за городом, принадлежавшей его матери, где не было ни водопровода, ни электричества. Его отец сказал, что я могу пожить у них, если заплачу за проживание. Но потом отцу пришлось уехать к врачу в Каир. Полицейский выдал мне разрешение на проживание в семье, но предупредил, что нужно быть осторожнее: «Он хочет поселить вас в квартире, а не в семейном доме». (Потом Мо сказал, что его мать против моего пребывания в доме, потому что я танцовщица.) Я вспомнила фильм «Под покровом небес», где героиня Дебры Уингер оказалась в полной изоляции в далекой североафриканской деревушке, вдали от цивилизованного мира, и начала претворять в жизнь план Б.

Так я и оказалась в отеле «Палм Триз» – большом цементном здании с простыми, но удобными комнатами, в каждой были балкон и горячий душ. Здесь останавливались люди со всего мира. Одним из менеджеров гостиницы был приятный молодой человек по имени Анвар. Каждый вечер он сидел у костра, который разводили снаружи, следил за тем, чтобы мятный чай в чайнике никогда не кончался, и травил байки до тех пор, пока последние туристы не расходились спать. Анвар предложил пожить с его семьей.

Мне сказали, полиция не допустит, чтобы иностранка жила в доме у местных. «Анвар – нормальный парень, но сиванцы никогда ничего не делают просто так», – говорили люди.

– Одна девушка из Британии поселилась у них и продержалась всего два дня. Ее хотели выдать замуж за одного из сыновей, – заявил один из моих знакомых.

По возрасту я не годилась в невесты и потому назначила время, когда могу пойти с Анваром на встречу с его родными. Мы подошли к старому четырехэтажному зданию у Шали. Это было очень живописное место – именно в таком доме я мечтала жить, когда приехала в Сиву.

Поднявшись по двум пролетам винтовой, как будто средневековой, лестницы, я очутилась в одной из многочисленных маленьких комнат и села на сломанный стул. Здесь были мать Анвара Фарида, его семнадцатилетняя сестра Амель и несколько совсем маленьких детей. Женщины лепили кругляши из теста на круглой металлической подставке, присыпанной мукой и похожей на гигантскую форму для пиццы. Затем каждый кругляш раскатывали маленькой скалкой и получившиеся лепешки-питы выкладывали на пол, застеленный куском ткани размерами шесть на три фута[21]. Когда места на полу не осталось, сверху положили такую же тряпочку и проделали все то же самое, пока общее число пит не дошло до восьмидесяти.