Дом у янтарной сосны - Ника Муратова

После смерти Марты квартира осталась записана на Сашу, но Груня продолжала там жить и оплачивать коммунальные услуги с молчаливого согласия Гурова-старшего. Она шестым чувством знала, что Саша появится рано или поздно. Гуров-старший сказал ей как-то, что сам никогда в эту квартиру не въедет и что она всегда будет предназначаться для Саши.

Когда Алекс впервые появился на пороге после стольких лет, Груня встретила его так, словно он просто выходил по делам на пару часов. Не стала расспрашивать, где он был и что делал, не стала плакать от радости. Спросила лишь, будет ли он кушать и когда накрывать на стол. Алекс нашел свою кровать заправленной свежим бельем, а комнату чистой и прибранной. Он был благодарен за такую встречу. Он терпеть не мог сентиментальных моментов и очень боялся, что Груня устроит слезливую сцену, а он не будет знать, как себя вести. Вопрос о том, останется Груня или нет, даже и не вставал. Она была для Алекса родным человеком, и он был рад, что кто-то хочет о нем заботиться. Не сковывать гиперопекой, а просто любить.

Отношения их напоминали отношения молодого барина и любимой старой няни в современном интерьере. Когда у Алекса было настроение, он рассказывал ей о своих похождениях, о том, что узнал, как падал и вставал на ноги. Груня слушала, охала и хваталась за сердце.

– Если бы Марта Феоктистовна слышала! – приговаривала она. – Ее мальчик, такой нежный и чувствительный, жил в подвалах и питался с уличным отродьем!

– Груня, да ты так ничего и не поняла! Это же были мои друзья, слышишь? Друзья, которых у меня никогда не было в детстве благодаря мамочке. Она лишила меня всего – нормального детства, нормального общения. Никогда не прощу ей.

– Но, Сашенька, она же тебе образование дала, она о твоем благополучии пеклась.

– Да, это верно. Мозги она мне вставила на нужное место. Только меня никто не спросил, хочу я такой жизни или нет. Если бы я не сбежал тогда, что было бы, а? Грунь, ну вот скажи, что было бы дальше? Так и держали бы меня взаперти и водили везде за ручку? Да я до двенадцати лет спички не мог в руки взять. Она сразу поднимала крик: «Отберите у него спички! Он может обжечься!» Я нож не умел держать, я на улицу один не выходил, мне чуть ли не градусником температуру еды измеряли! Я же мог сойти с ума, Груня, понимаешь? И думаю, что мама была не совсем в уме.

– Не знаю, Саша, не знаю. В последние годы Марта Феоктистовна такая стала... Вся в себя ушла, голова седая, сильно сдала, горемычная.

– Не дави на жалость, Груня. Она знала, почему я сбежал и почему ни за что бы не вернулся под ее крыло. И я ничуть не жалею об этом. Я бы никогда не вернулся в этот дом, пока она была здесь. Ты – другое дело. Давай-ка пить чай! Из кухни пахнет чем-то вкусненьким. Признавайся, чего напекла сегодня?

В таких разговорах они по крупицам восстанавливали годы, проведенные врозь. Алекс узнавал о матери, Груня – о том, как Сашенька превращался в Алекса. Когда она бормотала себе под нос, она называла его «мой мальчик». Вот и сегодня, увидев его в плохом настроении, зашаркала на кухню варить горячий шоколад, который он обожал. «Мой мальчик не в духе, моему мальчику нужен шоколад», – шелестела она. Груня пришла в этот дом деревенской девицей, умеющей только варить картошку и жарить грибы с луком. Марта научила ее многому. Сама вышедшая из низов, она за годы благополучия приобрела весьма требовательный вкус. Строгая в отношении еды, того же требовала и от Груни. Алекс всегда говорил, что лучше Груни никто не готовит горячий шоколад. Она и какао добавит, и кусочки настоящего шоколада растопит, и молотыми орешками присыплет.

Когда она внесла дымящуюся чашку к нему в комнату, он лежал одетый на покрывале, ноги – на спинке кровати, руки – под головой, глаза – уставлены в потолок.

– Шоколад, Сашенька. Выпей.

– Груня, меня шоколад сейчас не спасет.

– Спасет, спасет. Всегда спасал, и сейчас спасет.

Алекс нехотя придвинул к себе горячую кружку.

– Али влюбился мой мальчик? – пробормотала Груня и вышла из комнаты.

– Ну, Грунька, все тебе интересно! – крикнул ей вслед Алекс.

– И неинтересно мне вовсе, у самого на лице нарисовано, – донеслось из-за прикрытой двери.

– Груня! Не выдумывай!

– Больно надо. Я-то, в отличие от некоторых, на выдумки не сильна.

– А кто силен?

– А зеркало вон, на столе стоит, погляди.

Груня торопливо зашлепала от двери, зная, что на такие слова последует достойный ответ.

Алекс рассмеялся и плюхнулся лицом в подушку. А что? Может, и вправду влюбиться? Чтобы жить было веселее. И чтобы на клиенток не кидаться бешеной собакой только из-за того, что они на свидание идут. Как она сказала, у Зимницкого? Клуб известный, дорогой, фейс-контроль, пропуска, приглашения, показы лучших модельеров. Он как-то был там с Ковальчуком, на деловом ужине с клиентом. Они, правда, потом еще долго обсуждали странности интерьера клуба. Ковальчук все хотел связаться с хозяином и предложить свои услуги по улучшению дизайна. Эх, и почему они все оттягивали это? Вот работали бы сейчас с клубом, и Алексу не пришлось бы думать, как туда попасть! Глупость, конечно, но вдруг до смерти захотелось посмотреть, с кем она там будет. Только взглянуть одним глазком, и все. Интересно же, что за хахаль будет ее сегодня обнимать за округлые плечи и гладить по мерцающим волосам. Черт! Вот запало ведь в душу. До чего надо опуститься, чтобы подглядывать за женщиной! Тем более за женщиной, не принадлежавшей ему и ничем ему не обязанной. Ну, пошла и пошла на ужин. Ему должно быть наплевать на это. Да, наплевать. Только вот что-то во рту пересохло и плеваться нечем.

Алекс вскочил с кровати и стал листать телефонную книжку. Вдруг кто-нибудь поможет попасть на сегодняшний показ? Звонки друзьям ничего не дали: те, кто мог бы помочь, были недоступны. Плохо отдавая себе отчет в том, что и зачем он делает, Алекс выскочил из дому и поймал такси. А вдруг она его заметит? Что он скажет? Она будет смеяться над ним, это точно. Скажет, что такого дурака еще надо поискать. Приперся за ней, как последний идиот.

Двери клуба мерцали неоновой вывеской и охранялись квадратным секьюрити. Окинув Алекса ничего не выражающим взглядом, он бесстрастно спросил:

– Пригласительный?

– Забыл дома.

– Тогда пропустить не могу.

– Я куплю билет прямо здесь.

– Сегодня только по пригласительным. Билеты не продаются.

– У меня там знакомая, я только на минутку зайду – и обратно.

– Не положено.

– Да я только пару слов скажу! Мне срочно.

– Братан, я все понимаю, но не положено. Подожди здесь, пока не выйдет.

Квадрат предупреждающе положил руку на резиновую дубинку на поясе и вопросительно взглянул на непонятливого посетителя. Алекс ретировался. Спорить, похоже, бесполезно. Он отошел в сторону и следующие два часа провел, переминаясь с ноги на ногу и кляня свой идиотизм. Раза четыре порывался уйти, но потом передумывал.