Чужая воля - Джон Харт

– Вообще-то странно все это… Вид у него был испуганный.

– Это тоже не моя проблема.

Но я еще раз проиграл тот разговор в голове: руки отца у меня на плечах, и как они сначала крепко стиснули их, а потом затрепетали, словно перья.

– А ты когда-нибудь пугался?

– Чего?

– Да чего угодно.

– Неа.

– Вообще никогда?

– Ну, если ты про войну, то такая уж штука война, согласен? Когда столько народу пытается убить тебя, то всякие мелочи уже не имеют значения. Копы. Прошлое. Даже смерть.

– А как насчет тюрьмы?

Я знал, что вопрос нечестный, но то же самое мог бы сказать и про все эти его рассуждения о мелочах и бесстрашии. Моя-то жизнь как раз и состояла из всяких мелочей. По-моему, Джейсон это понял, но я его тоже разозлил.

– Тюрьма – это совсем другое.

Он явно пытался закрыть обсуждение, но я уже устал быть младшим, опекаемым и оберегаемым – единственным, не нюхавшим ни битвы, ни взрослой жизни, ни затяжного прыжка ласточкой с высокого утеса.

– Но ты же боишься ее, – не отставал я. – Должен же ты хоть чего-нибудь бояться!

– Почему? Потому что ты сам чего-то боишься?

– Не в этом дело.

– Но ты ведь тычешь мне этой тюрьмой в рожу, тогда как ни хера про нее не знаешь!

– Только потому, что я видел тебя на дороге в тот день.

– Ты и понятия не имеешь, что именно видел.

– Я видел твое лицо, братишка, твое лицо!

Мой голос звучал слишком громко, и если б кто-нибудь спросил, мне пришлось бы сильно постараться, чтобы объяснить, почему хоть что-то из всего этого имело для меня такое значение, именно в этот день. Может, потому, что мой отец был испуган, а брат совершенно спокоен и безмятежен, или потому что тот утес высился сейчас прямо у нас над головами. Наверное, из-за мыслей о войне и окончании школы или из-за того, что Ченс уклонялся от призыва и не делал из этого секрета. Каковы бы ни были причины, мне очень хотелось разглядеть хоть какую-то часть самого себя за той броней, которую мой брат носил на себе с такой же легкостью, как какую-нибудь футболку. Если Джейсон и понимал эту мою нужду, то ему было на нее начхать. Его глаза были столь же тверды, а рот сжат все в ту же тугую линию.

– Ладно, греби уже отсюда, – произнес он. – Уплывай, мелкая рыбешка.

* * *

Расставшись с младшим сыном возле карьера, Френч хорошо понимал, какое чувство обиды оставил за собой. Но что он мог еще сделать? Пусть даже Джейсон и не был замешан в смерти Тиры – «прошу тебя, Господи, пусть он только не будет замешан!» – он все равно попадет в сферу внимания расследования и будет замаран сомнениями, рожденными его собственным гнилым выбором. Убийца, наркоман, зэк… Сколько людей удержались бы от уверенности в его виновности чисто по внутреннему убеждению? Френч практически не питал иллюзий на этот счет.

«О, вы слышали про Джейсона Френча?»

«Про войну?»

«Про наркотики?»

«Говорят, он убил сотни людей…»

Шарлотт – большой город, хотя и не слишком большой. Люди все про тебя знают, или думают, что знают, или считают, что у них есть на это право. Гибби будет вымазан той же кистью. Как и Габриэла.

Но это было еще не самое худшее, даже близко не самое худшее.

«Господи, Гибби тоже ее знал!»

«Его хороший сын…»

«Его младшенький…»

Дела об убийстве регулярно затрагивают ни в чем не повинных людей. Ему уже доводилось такое видеть: тюрьма, вдребезги разбитые человеческие жизни… Одно лишь мельчайшее подозрение способно завалить привычный мир набок.

– Черт бы тебя подрал, Джейсон! Разве нельзя хотя бы раз в жизни подумать? Разве нельзя принять, черт возьми, правильное решение?

Может, это было и несправедливо, но Френч и понятия не имел, как его старший сын проводит дни и ночи. Употребляет ли он до сих пор наркотики? Если да, то где он их берет и у кого? Склонен ли он к насилию? Совершает ли преступления? Откуда он берет деньги? Как он живет? Доходящие от коллег слухи намекали, что Джейсон может быть замешан во что-то крупное. В торговлю оружием, к примеру. Или в организованную преступность. Единственным непреложным фактом оставалось то, что минуты складываются в часы, часы в дни, а дни – в привычный уклад жизни. Такова была простая математика, скрывающаяся за любым плохим делом, над которым ему доводилось работать. Одно неправильное решение. Один шаг не в ту сторону. И после этого идешь тем путем, с которого уже никак не свернуть.

Френч позволил себе эти секунды – эти тяжелые, темные моменты тоскливого раздражения и сомнений, – а потом посадил эмоции под замок. Он уже выцыганил себе пару-тройку часов.

«Этого мало…»

Отправившись первым делом в дом на углу Уотер и Десятой, он нашел все тех же двоих парней на диване, по уши в куриных крылышках и пиве. Никто из них не видел Джейсона уже несколько дней.

– Он все еще платит аренду?

– За два месяца вперед уплачено, нальником.

– Но здесь не ночует?

– Деньги есть деньги – мне по барабану, где он спит.

– Есть какие-то мысли, где я могу его найти?

– У этого человека есть дамы.

– Кто, сколько и где?

– Да побольше, чем у нас с вами, – вот и все, что я могу сказать.

Ноги парня взлетели на кофейный столик, и Френч наконец позволил себе обвести глазами комнату. Воздух пропах горелым жиром, табачным дымом и пролитым пивом. В телевизоре Мухаммед Али[15] самозабвенно молотил какого-то другого бойца.

– А как насчет женщины по имени Тира?

– Тира Норрис… – Один из парней покачал головой. – Рядом с этой телкой его точно не будет…

– Только не после того, как все обернулось.

Френч сразу оценил эту ремарку, переводя внимательный взгляд с одного на другого.

– В каком это смысле?

– А в том, что сцена тут была что надо, мужик.

Оба покачали головами, прихлебывая пиво и наблюдая за Али. Понадобилась минута, чтобы добраться до подробностей, но стоило им разговориться, как оба с удовольствием и перебивая друг друга погрузились в описание разбитого «Мерседеса» и Тиры в грязи – как она орала и выхватила пистолет, и как юбка у нее постоянно задиралась с одного бока. Френч поднял руку, чтобы немного замедлить темп.

– Повторите последнюю часть.