Двойной бренди, я сегодня гуляю - Мария Елифёрова

Я говорю именно о фетишах, а не символах, поскольку символы призваны выражать некий глубинный смысл. На Земле даже языческие секты почитают не собственно камни и деревья, а то высшее начало бытия, с которым, как они верят, они соприкасаются через эти предметы. Ничего подобного у барнардцев нет. У них отсутствует всякая вера в духовное начало – у них даже нет слов для его обозначения. Если спросить барнардца, почему он съедает орех из храмовой чаши и кладёт туда новый, он не сможет вам этого объяснить. Он только скажет, что таков обычай.

Возможно, самый знаменитый из барнардских фетишей – пресловутый «локон чести». Его обязан носить каждый взрослый мужчина – то есть достигший 20-22 лет. В этом возрасте (а также, если юноша моложе, но женился и зачал ребёнка) ему полагается обрить голову, оставив одну прядь на макушке. Барнадцы искренне убеждены, что в этой пряди заключаются честь и гражданская доблесть мужчины. Существует целый регламент, связанный с «локоном чести»: штатские зачёсывают его на левый висок, военные на правый; лица, запятнавшие свою репутацию, должны отрезать его и не отращивать до тех пор, пока не разрешит сенат. Причём мужчина без локона, с одной стороны, сохраняет полную свободу передвижений, действий и образа жизни, с другой – подвергается изощрённой дискриминации************************

На этом месте компьютер Мэлори подвергся атаке вируса. Чтение пришлось бросить.7

Барнарда, 15 декабря 2309 года по земному календарю.

Доран лежал на койке, серо-белый и мокрый от пота. К его голой груди присосался гибкий диагностический монитор; запястье охватывал наноинъектор. Пожилой врач пододвинул Лаи стул и оглянулся на Лику.

– Я буду говорить на маори, чтобы дама поняла?

– Да, пожалуйста, – кивнул Лаи. Хотя Лике была предложена банкетка у стены, она отказалась. Стоя у изголовья, она ждала, что скажет врач. Лицо врача было усталым и отёчным, седой локон чести подхвачен в петельку красным шнурком. Он подошёл вплотную к койке.

– Я не очень хорошо говорю на маори, извините… Вот что у него.

Он коснулся монитора на Доране; экран вспыхнул.

– Видите? Это микроразрывы в сердечной мышце. Был очень сильный спазм…

– Отчего?

– Не могу сказать. Я не специалист по сердечным болезням.

Лика непроизвольно отметила про себя двусмысленность этой формулировки; в следующий момент она испытала раздражение на собственный полёт ассоциаций и поспешила изгнать эту мысль из головы. Лаи держал тонкую руку Дорана в своих ладонях. Чёрные сосульки слипшихся волос залепили мальчику лицо; Лика с трудом поборола искушение их убрать. Если уж этого не сделали другие, притом, что ему всего четырнадцать…

– Какие у него перспективы? – ровным голосом спросил Лаи. Врач погасил монитор.

– Вы должны приготовиться к тому, что здоровым он уже не будет. Изменения сердечной ткани необратимые. Останутся множественные рубцы…

Он сочувственно поглядел на Лаи.

– Это ваш брат?

– Племянник.

– Понимаю… Ему нужно беречься. Никаких лишних нагрузок. Тогда, возможно, он сможет прожить достаточно долго. Может быть, даже лет до сорока.

У Лики зазвонил телефон.

Патрик, догадалась она и вставила заглушку в ухо. Она не успела ничего сказать – телефон уже отреагировал на тепловое излучение её тела и послал абоненту сигнал, что вызов принят. В капсуле немедленно зазвучал голос Коннолли:

– Я тебя обыскался! Чем это ты, интересно, занимаешься? Совместными походами в синематограф?

– Не смешно, – сказала Лика. Внутри у неё забурлили пузырьки злости на Патрика. – Если тебя так интересует вопрос, где находимся мы с Виктором, мы в медцентре на девяностом этаже. Доран только что перенёс сердечный приступ.

Коннолли засопел в телефон, потом кашлянул и глухо обронил:

– Я к вам. Сейчас поднимусь.

Лика отключила связь. Пришедший в себя Доран левой рукой отгребал с глаз свалявшуюся чёлку. Правая рука его всё ещё лежала на коленях Лаи, державшего его за кончики пальцев. Обменявшись с ним несколькими фразами, Лаи поправил ему подушку. Затем обернулся к Лике.

– Слава богу, ему лучше, – проговорил он по-английски, отвечая на её немой вопрос. Ей лишь сейчас бросилось в глаза, что он пользуется английской фразеологией, которая не слишком соответствует его вере. – Только бы он протянул лет шесть-семь. Так хочется увидеть его с локоном чести.

– А он этого хочет? – не удержалась Лика.

– Этого может не хотеть только ненормальный. Вроде того вашего любителя вестернов… как его звали?

– Миай, – Лика сообразила, что речь идёт о Фоо. Лаи тихонько засмеялся.

– Так я и знал. Он-то пытался уверять меня, что его зовут Майкл.

Лика улыбнулась про себя: Фоо был неисправим. Лаи, однако, придерживался другого мнения.

– А впрочем, он неплохой мальчик, – прибавил он, – только в голове каша. Готов спорить, через год-другой он перебесится и будет отращивать волосы для локона чести.

Он помолчал, глядя в пол. Потом поднял глаза, непривычно суровые.

– А Доран всегда чтил обычаи. Доран – человек на сто процентов. Не каспар-гаузер.

Врач изумлённо наблюдал за тем, как они ведут разговор по-английски. Он привык, что его соотечественники общаются с землянами только на маори, и на лице его читалось любопытство. Наконец он деликатно тронул Лаи за плечо. Археолог повернулся в его сторону.

– Простите, – тихо поинтересовался врач, – на каком языке вы говорите с дамой?

– На английском, – ответил Лаи. – Один из основных языков Земли.

– Ну и ну! И давно вы его освоили?

– Не очень. Учился, правда, долго. Это стоило мне операции на голосовых связках.

– Вот как… И много у вас было травм?

– Не одна, – уклончиво ответил Лаи. – Травмы – естественный результат жизни, вы и сами это знаете.

Он показал глазами на красный шнурок в волосах своего собеседника. Врач кивнул, безошибочно угадав завершение разговора, и отошёл в сторону. Лаи снова поглядел на Дорана. Тот был всё ещё бледен, но уже походил на живого человека.

– Как же тебя угораздило? Ты что-нибудь помнишь?

Не понимавшая их речи Лика чувствовала себя чужой. К счастью, тут появился Коннолли. Она увидела, как врач потянулся к сенсору, открывающему дверь, а затем и самого Патрика на пороге. Ирландец потоптался на месте и нерешительно подошёл к койке, разглядывая бесцветное худенькое личико и закрывающий грудь монитор.

– Извини, – он повернулся в сторону Лики. – Не знал, что всё так серьёзно.

– Говори на маорийском, – автоматически посоветовала она. Лаи привстал со стула. Выражение его лица удивило обоих. Озадаченность. Если не сказать – тревога. Он оглянулся на врача, потом провёл языком по нижней губе. Привычка, водившаяся за ним только в минуты сильного смятения – это заметили ещё в экспедиции.