Наши все тридцать - Наталья Даган

В два взмаха рукой и с полоборота факир внезапно очень эффектно разделся до пояса, оставив только черный бурнус на голове, который отпустил назад. Сапожки он тоже скинул и остался босиком.

Увидев его, я ужаснулась. Роста он был среднего, поэтому его комплекция в глаза сразу не бросалась. Но… полураздетым он оказался самым здоровенным арабом, которого мне когда-либо доводилось видеть на Ближнем Востоке. Честно сказать, это был самый здоровый мужик, которого я когда-либо видела в своей жизни. Минотавр. Настоящий боец рестлинга, с той только разницей, что он был не стероидно-надутый, а натуральный. Среди рельефных гладких мышц особенно выделялись грудные плиты, дельты и бицепсы. На его спине, как на хорошей полутораспальной кровати, вполне могла бы выспаться двенадцатилетняя девочка.

И еще он весь был в шрамах. Самый большой шрам шел у него от левого плеча к запястью. С лица он оказался не так чтобы красавец, но публика тем не менее изрядно заволновалась, когда он лег этим самым лицом в стекло и ассистенты один за другим начали ставить нас, девушек, ему на спину, на плечи и на голову.

Меня почему-то решили поставить ему на голову, при том что я была не самая легкая. Девушка рядом выглядела килограммов на пятьдесят. А во мне было шестьдесят. Когда нас с ней с двух сторон под барабанную дробь ассистенты подвели к лежащему факиру и я увидела, куда целят поставить меня, то тут же негромко, но очень четко, по-английски, сказала помощнику: «Мой вес шестьдесят килограммов. Слишком тяжело для головы. Поставьте ниже». Не меняя выражения лица и так же ловко попадая движениями рук и ног в ритмы музыки, ассистенты произвели рокировку: столь элегантную, что можно было подумать, что так было задумано изначально. На голову ему встала пятидесятикилограммовая девочка.

Как объяснить, что чувствуешь, когда босыми ногами стоишь на спине живого человека, натянутой как струна, и время от времени чувствуешь мелкую мышечную дрожь?..

Хочется убежать. Срабатывает инстинкт самосохранения, и ты боишься, что вот сейчас он встанет и врежет тебе по первое число за то, что ты стоишь у него на спине, пока он лежит в осколках. Хочется соскочить с него, с криком перевернуть и посмотреть, все ли в порядке с лицом, и с состраданием прижать его к груди: срабатывает материнский инстинкт. И наконец, покуда встает он, сплевывая битое стекло под громовые аплодисменты, хочется немедленно отдаться ему: за то, что он так невыразимо страдал, пока ты стояла у него на спине.

Словом, приходят в движение сразу все инстинкты. Или очень многие.

На это-то и рассчитано факирское ремесло. Потому как после подобной цепной реакции всех инстинктов у женщины на какое-то время начисто вышибает все предохранительные клапаны логики и здравого смысла. Я почувствовала это на себе, когда меня сняли с его спины, и я смотрела, как он аккуратно стряхивает мелкие осколки с лица…

А потому я очень удивилась, когда неутомимый факир пошел еще раз по толпе и выбрал себе на этот раз двоих мужчин. Двое худосочных итальяшек были выведены на середину и поставлены рядом, очень плотно, плечом к плечу. Дальше факир подошел ко мне, взял за руку, подвел к итальяшкам и поставил спиной к их плотному тандему. Затем, глядя мне в глаза, он как-то запросто взялся за ремень моих джинсов и вполголоса спросил: «Are you ready?» Я глупо улыбнулась.

Тогда он рванул меня вверх за ремень и взгромоздил на плечи итальянцам. Я, кажется, закричала. Толпа охнула. Хлипкий пиренейский тандем мужчинок под моим задом незамедлительно и мощно прогнулся. Черные ассистенты плавно, как ниндзя, подвинулись ближе к нам. И тут же я вцепилась в модные миланские прически парней и прокричала: «Hold on, парни, Hold on!» (Именно так, как свидетельствовала потом моя развеселившаяся подруга, я и кричала.) Я подобралась вся, как могла, и мы выровнялись.

Хилтонцы окатили нас яростными аплодисментами, у итальянов, по словам барных очевидцев, глаза были в тот момент на лбу! Факир, не теряя задорного темпа, как-то хитро начал пристраиваться между итальянцами, встав на колени. Мне не было видно, что он там делает, но я поняла, что всю нашу пирамиду он хочет поднять на себе.

Не успела я как следует этой мысли испугаться, как все мы неуклонно и медленно поползли наверх. Я оказалась вообще где-то в поднебесье. Вся наша пирамида ходила ходуном, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы как-то ее сбалансировать, и дико напрягать при этом пресс, и отрывать у итальянцев скальпы… Меня не утешала даже мысль, что внизу меня пасут чуткие черные ассистенты. Я проклинала хлипких итальянцев безо всякой, судя по всему, физической подготовки. И еще я почему-то чувствовала неимоверное напряжение факира внизу. Я буквально ощущала каждое движение его тела. Наверное, потому, что являлась завершающим элементом всей нашей монструозной структуры под названием «Отдыхающие „Хилтона" на вечерней зарядке в баре».

А потом мы пошли к битому стеклу. Вот тут я уже испугалась по-настоящему. Мне почему-то стало казаться, что сейчас, с высоты, я упаду прямо в стекло. Факир шел медленно, тяжело. Каждый его трудный шаг отдавался у меня в черепной коробке. Все происходящее было, на мой взгляд, кошмаром.

Во всеобщей тишине раздался выразительный хруст стекла: это факир со всеми нами на плечах ходил по нему. Дальнейшее помню плохо. Помню только, когда все кончилось и меня снимал сверху ассистент факира, я вцепилась в него так, что он не мог отодрать меня от себя и поставить на пол. Я висела на нем, как обезьяна. Получился таким образом увеселительный элемент, публика смеялась. Только когда я увидела рядом лицо факира, тоже смеющееся, я ослабила хватку.

Потом еще опять были какие-то пляски с саблями и какие-то возлежания на гвоздях… Но в общем, шоу довольно быстро подошло к завершению. На заключительный поклон факир вывел меня и хлипкого итальянца с поврежденной прической. Мы, дружно скалясь, поклонились. Интернациональный пипл страстно зааплодировал. Рука у факира была все такая же каменная, но только чуть более влажная. От него странно пахло: не парфюмом, и не потом, и не мужским маскулиным запахом…

После этого меня отвели аккурат к тому месту, где я снимала обувь. Это было почти за барной стойкой. Там я присела в полутьме на безымянный ящик и медленно зашнуровывала кроссовки непослушными пальцами, думая о том, что на променад сегодня, пожалуй, уже не пойду. Снаружи все стремительно затихало. Мимо меня время от времени пробегали барные мальчики.

Вдруг белый свет поблек в проеме. Я подняла голову. Надо мной стоял факир. Он, как маслом, был равномерно покрыт испариной. И снизу смотрелся просто как монумент.

– Вы говорите по-английски? – спросил он.

– Да. Конечно. Говорю, – отрывисто сказала я.

Он присел рядом со мной на корточки, загородив весь проход, и буквально вспорол взглядом темных глаз мое сознание. В этот момент я поняла, что я испытываю по отношению к нему: я его боялась.

– Вы были моей лучшей ассистенткой сегодня, – сказал он, – вы ходите в тренажерный зал?

– Да, три раза в неделю.