Несущий свободу - Игорь Поль

– Вы сделаете операцию немедленно, сеньор доктор. Может быть, в качестве благодарности за хорошую работу я вас не убью.

Доктор напряженно кивнул, не сводя глаз с револьвера.

– Может быть, – повторил Хенрик.

– Вы все не так поняли, дружище, – мягко произнес доктор. Руки его дрожали. – Она звонила не в полицию. И эта кнопка вызывает совсем не копов. Нас опекает дон…

Хенрик не дал ему договорить. Он ударил точно и расчетливо, так, чтобы не повредить ничего, что помешало бы проведению операции, и так, чтобы хоть немного излить душившую его злобу на мелких никчемных червей, посмевших ставить ему палки в колеса из-за какой-то полицейской подачки. Доктор мешком шлепнулся рядом со своим столом и закрыл голову руками. Медсестра шагнула назад, не сводя с Хенрика напряженного злого взгляда. Она держалась на удивление спокойно, тщательно скрывая свой страх и трезво оценивая происходящее. В их тандеме на ниве подпольной медицинской деятельности она, без сомнения, играла первую скрипку.

Хенрик несильно пнул мужчину в бок:

– Мне некогда. Начинайте. И никакого обезболивания.

Доктор поднял лицо:

– Будет больно. Я не хочу, чтобы вы застрелили меня из-за боли.

Хенрик не стал объяснять, что любое обезболивающее или расслабляющее чип может принять за подготовку к фармакологическому допросу и немедленно примет меры.

– Я умею терпеть боль, червяк. Тебе и не снилось, что я вытерпел. Вставай и пошевеливайся. Двигайтесь так, чтобы я вас видел. Оба. Чуть что не так – и я стреляю.

Доктор тяжело поднялся, осторожно ощупывая лоб, на котором наливался краснотой большой кровоподтек. Женщина не произнесла ни слова.

Пока он тщательно мыл руки, а медсестра зло гремела инструментами, Хенрик лежал на жесткой кушетке, положив руку с револьвером на грудь. Напоминание о боли расшевелило его память.

Урчание покрытого камуфляжными разводами джипа действовало на нервы. Отвлекало внимание от грязной тропы под ногами, по которой рысил учебный взвод. Горячий выхлоп, состоящий в основном из водяного пара, лишал последней возможности вдохнуть хоть немного воздуха и без того до предела насыщенного испарениями гниющей лесной подстилки. Хенрик считал шаги. Досчитает до десяти и начинает заново. «Один, второй, третий… Один, второй…» Счет помогал не слушать голос инструктора. У каждого свой способ держаться. У Хенрика – такой. Научился в военной школе. Тут главное – не дать смыслу фразы проникнуть в мозг. Воспринимать голос как шум листвы. Как нечто, к чему надо постоянно прислушиваться, с тем чтобы вовремя определить опасность, но при этом не давать взять над собой верх. Пытка дня – марш-бросок по джунглям без единой капли воды. Поправка: вода имелась, но пить ее было строго запрещено.

– Ни черта я вас не пойму, молодежь! – свесившись с сиденья джипа, ползущего по грязной разбитой колее, кричал инструктор. – Вот ты, рядовой Бек. Вот на кой ляд тебе сдалась такая служба? Всю оставшуюся жизнь ты будешь жить в вонючем лесу, жрать гнилой паек пополам с протухшим мясом падали и пить воду из болот. Зачем тебе это? Есть тысяча способов получать то же самое жалованье. Например, сидя в танке. Или за столом в канцелярии. А чем плоха морская пехота? Там тоже служат правильные мужики. Кремень ребята! А флот? Чем флот хуже? Ты когда-нибудь видел настоящий авианосец? Или подводную лодку? Это тебе не по болоту ползать. Такая силища! Хочешь пить, солдат? Вижу – хочешь. Ты просто мечтаешь выпить холодной воды. Ведь так? А у меня есть. Хлебни. Всего один глоток. Только кивни. Мне не жалко.

Бек трусил как раз перед Хенриком. Белобрысый, рябой и долговязый, весь нескладный, будто составленный из острых углов. И как он продержался до сих пор?

Машина тяжело ухнула в промоину, заполненную вонючей жижей. Инструктор, штаб-фельдфебель Лутц, едва не вылетел из кабины, однако непостижимым образом остался на коне. Даже кепи не слетело. Взводу повезло меньше. Каскад грязных брызг обдал строй с ног до головы. Стиснув зубы, Хенрик шейным платком стер грязь с лица. Главное, не сбиться с ритма. Господи, как пить-то охота! Слюны во рту давно не осталось. Шершавый язык распух и прилипает к нёбу. «Один, второй, третий, четвертый…»

Инструктор продолжал свою арию:

– Эй, Бек, тебе же ничего не будет. Это вовсе не проявление слабости. Все это чушь. Человек должен выпивать в день не меньше полутора литров воды. А здесь, в условиях тропиков, – и того больше. На кой тебе гробить здоровье? Тебя все одно отчислят, так зачем доводить себя до инвалидности? Только кивни – и я отвезу тебя в лагерь. Я дам тебе отличную характеристику. С такой – прямая дорога в унтер-офицерскую школу. Так хочешь воды, рядовой?

И фельдфебель демонстративно плеснул в рот немного холодной влаги.

Невольно шевельнув языком, Хенрик заставил себя смотреть только под ноги. «Один… два… три…»

– Что молчишь, Бек? Хочешь воды? Держи, черт тебя дери!

Но Бек упрямо покачал головой. Замелькали его красные оттопыренные уши, торчащие из-под кепи нелепыми локаторами.

– Зря, парень. Зря, – с отеческим сожалением резюмировал инструктор. Затем тон его непостижимо изменился. Свесившись так, что казалось, вот-вот коснется цепких побегов страусиной травы, он заорал, брызжа слюной: – Я тебя все равно до могилы доведу! Где это видано – такая каланча в егерях! Да по тебе можно артиллерию наводить! Вместо ориентира! Меня засмеют, если ты не сдохнешь к концу недели! Быстро в машину, говнюк, пей свою воду и вали из моего лагеря! Это твой последний шанс остаться в живых!

Бек лишь склонил башку пониже. Разве что немного сбился с шага. Совсем чуть-чуть. Нога за корень в траве зацепилась. Но фельдфебель все видит:

– Ты и до конца этого марша не доживешь – вон, уже спотыкаешься.

Смех его, смешиваясь с тяжелым сопением взвода, чавканьем грязи под ногами и с урчанием двигателя, звучал отвратительно. Он напомнил Хенрику призывный клич самки пятнистой лесной собаки.

Инструктор искал новую жертву. Глаза его сверлили шею. Чертов вампир!

– Ну а ты? Да, ты, Вольф! Чего притих? Где же твои анекдоты? Растерял по дороге? Небось, тоже думаешь, что сможешь дотянуть до выпуска?

Хенрик молчит. Знает, что на такие вопросы отвечать необязательно. Ответишь, отвлечешься от дороги, да тут же и зацепишь леску имитатора растяжки, сделанной из свитой паутины птицееда. И все – считай, отчислили. Типа, подорвался на мине. Не повезло. Невезучих и неудачников из учебного лагеря отчисляют сразу – в егерях не нужны недотепы. Даже если руки соскользнули с перекладины турника, втайне смазанной маслом коварными инструкторами.

– Я тебе от души предлагаю, Вольф. Родниковая. Никакой химии. Кристалл, не вода. Держи! – булькая, фляга с термопокрытием плясала у самого плеча Хенрика.

«Один, второй, третий…»

– Так что, никто не хочет пить? – удивился штаб-фельдфебель. – Странно. Вы же с утра не пили. Ни глотка. Самоубийцы. К вечеру половина из вас не пройдет медицинские тесты. Вас так и так отчислят, дурачки! Последний раз спрашиваю – никто не хочет? Ну, как знаете.