Сердолик без оправы - Айлин Даймонд

Иду по широкому уступу, вглядываясь под ноги, в расщелины, в редкие кустарники. Ищу их, те побрякушки, которые якобы делают счастливыми.

Это тут, на земле, они побрякушки. А там, в горах, там, на этом диком уступе, где я был первым представителем человечества, это было сокровище. И я его увидел.

Увидел, как он засветился в россыпи других, тоже красивых, но не таких. Он был почти красным. Чем интенсивней цвет, тем счастливей брак, так я слышал. Нашел, схватил, сунул в карман, кинулся обратно. Уже темнеет. Быстро темнеет, и с сердцем что-то… Провал.

Тревожные голоса, суета. Резкий запах эфира. Мгновенный холодный пот, от лба до ступней. Прямо рекой льется. Черт, током ударили. Сердце запускают? Вот оно, мое сердце, бьется, держите. Пригодится кому-нибудь. Я это сердце отдал Аннабел, а теперь не знаю, что будет с ним.

Ведь она не знает, что со мной. Она там, дома, сидит, ждет меня, думает, я вот-вот приеду. Платье свадебное шьет. Какое, интересно? Я видел, Аннабел, невесту в очень красивом платье. Еще подумал — как бы тебе подошло. Знаешь, оно… черт, как это у вас называется… свободное такое. В нем летать хорошо.

Ты ведь птица, Аннабел. Я хотел с тобой взлететь. Мне снился сон: мы летим с тобой над планетой, я обвожу ее рукой и говорю:

— Это все твое, Аннабел!

— Бред, доктор.

— Лучше бред, чем трупное окоченение.

— Неплохой выбор. Да, пальцы уже разжимаются без проблем.

— Что там у него было?

— Вот.

— Красивый камешек.

— Выбросить?

— Положите куда-нибудь. Пациенты не любят, когда теряют их игрушки.

Шорох, тишина. Ушли. О чем они? В руке свободно, пусто. Больше не колет. Но почему-то плохо. Как на обратном пути. Нет, обратный путь был счастливый. Все позади, все впереди.

Я, Гарри Стоун, обязуюсь взять в жены Аннабел Кловер… или как это там говорится… сразу, как вернусь. Куча планов. Начнем свое дело. Смотровую площадку… Ногу сюда. Осторожно. Смотровую площадку. У меня есть опыт сооружения смотровых площа…

Споткнулся. Упал. Камешек выкатился из кармана. Шарю рукой, ищу. Плохая примета. Черт, где же он? Где этот проклятый сердолик?! Тихо, дружище. Спокойно. Вот он. Кажется, он.

Нашарил, схватил, зажал в руке, боясь потерять снова и окончательно.

И вот тут — это облако. Откуда ни возьмись накатилось, холодом пронзило все тело. Темнота в глазах. Иду наугад, доверяясь и молясь всем горным духам. Спускаюсь. Вроде знакомый уступ, его нога запомнила. Движение вниз — и черт! черт побери! — мимо! Мимо! Лечу.

А духи наблюдали, как я падаю, и смеялись!

И только один какой-то нашелся, сжалился, подставил на пути в бесконечность маленький, совсем маленький такой выступ. И я за него зацепился. Повис, ухватился всеми десятью ногами и руками. Кажется, и зубами. Все это тогда еще было целое.

Начал выбираться. Рядом спасительная пологость, но уже совсем темно, трудно разобрать. Оказалось, не спасительная, а коварная. Уклон в другую сторону. Перекатился, упал, треснулся головой. Один раз, потом другой. Взвыл. А мысль была одна: сердолик потеряю! Большой дурак Гарри Стоун.

Качусь по пологому откосу. Чую — опять к краю, опять к пропасти! Кричу:

— Аннабел!

Цепляюсь, как могу, за все, что могу. Чувствую, близко край. Конец. Жизни конец. Переваливаюсь, хватаюсь за выступы, лишь бы удержаться. Не удерживаюсь. Падаю.

Сильный удар в лицо. Рот в крови. Пытаюсь отползти подальше. И в этот момент сверху — сверху, я помню это, я запомню это, горные духи! — летит камень.

Каким-то сто пятым рефлексом откатываюсь в сторону и нажимаю кнопку пеленга. Я и не помнил о нем, рука сама вспомнила. Найдут не меня, так тело. Не достанется грифам пожива.

Я попал под камнепад.

Камнепаду каждый рад.

Нет, там о чем-то другом мы пели с Аннабел. Не вспомнить. Но я вспомнил все остальное. Да, так оно и было. А раз вспомнил, стало быть, жив. А раз жив, стало быть, найду Аннабел.

Руки-ноги на месте. Только не пошевелить. Гипсы. И все тело в бинтах и в шинах. И голова. Самое важное — а, вот о чем Мей смеялась! — важнейший орган жив-здоров и не нуждается ни в шинах, ни в бинтах. Что ж, я понял, какой именно из горных духов меня охранял. Он меня любил.

За что? Может быть, в прежней жизни это тоже был человек, какой-нибудь горный инструктор? Который любил многих девушек, и они его любили, и охотно отдавали ему свою невинность, а он за это их воспевал или совершал какие-нибудь горные подвиги? И во время одного из них остался навсегда там, в горах, и никто не нашел его тело, и грифы были сыты и довольны целую неделю? А дух обратился из человеческого в горный? Он-то и охранял Гарри Стоуна во время его незабвенного подвига?

Спасибо, дружище. Ты, конечно, не самый мощный из горного клана, но я теперь знаю, кого буду выкликать, когда окажусь на смотровой площадке. Площадка, которую построит Гарри. Знать бы, как тебя зовут. Опять дико заболела голова.

А, черт, не дает вспомнить что-то важное. Осталось вспомнить что-то важное, а я не могу. Как же ее зовут? А… Анна… Провал.

Не дают умереть. Укол, эфир, что-то еще, непонятное. Велят жить. Что ж, буду жить, раз велено. Еще не пришел срок Гарри Стоуну обратиться в горного духа.

Но знаю теперь, кем стану в следующей жизни. Что ж, неплохая будет жизнь. Но сначала, духи, дайте прожить эту. В этой жизни есть многое, чего я еще не сделал. И есть человек… женщина… девушка… которая меня ждет. Где-то далеко — не могу вспомнить где.

Но знаю, что есть, что ждет. Плачет, наверное. Думает, что разлюбил, забыл, бросил, променял. Как же ее зовут? Голос такой, забавный, немножко смешной. Родной. Но как же, как же, черт возьми, ее зовут?! Я же помнил! А… Анна…

— Аннабел!

— Гарри! — Ответ был четким, ясным, явным, не приснившимся. Звук того самого, живого, смешного, родного голоса.

Гарри открыл глаза. Над ним стояла Аннабел.

Никогда еще время не тянулось так долго. Никогда еще время не протекало так быстро. Время замедлялось, останавливалось, потом вдруг ускорялось, совсем забыв свой обычный ритм. Оно замедлялось, чтобы дать двум наконец встретившимся влюбленным сказать все, что еще не успели сказать. Оно останавливалось, когда губы осторожно приникали к губам со следами запекшейся крови, а руки — к рукам, закованным в гипс.

И вдруг время бешено ускорялось и бедные влюбленные не успевали наговориться, нацеловаться, как появлялась медсестра и провозглашала:

— Мисс Кловер! Время свидания заканчивается.

Мисс Кловер грустно оборачивалась на повелительницу времени, кивала головой, не убирая руки с шеи Гарри — единственного, что можно было трогать безболезненно.