Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 - Коллектив авторов

предрассудков и достигшими тех вершин абсолюта, с которых можно взирать на мир со спокойствием мудрецов и с властью богов. Уже десять лет в качестве справедливой реакции на животный позитивизм, забывший свои истоки и впавший в бессознательную метафизичность нотариусов и мясников, в Италии развивается абстрактная лжефилософия, претендующая на то, чтобы дать основу Вселенной и решительно заменить религию.

Главарь этой лжефилософии – Бенедетто Кроче11, тот самый, который стал знаменитостью среди студентов Италии, преподавателей средних школ и журналистов сначала как эрудит, а затем как умелый популяризатор и реставратор берлинского и неаполитанского гегельянства.

Этот бог-миллионер, сенатор по имущественному цензу, великий человек по собственной воле и благодаря всеобщему невежеству и подобострастию, испытал потребность дать Италии систему, философию, дисциплину, критику. Этот выдающийся мастер неведомых цветов, чтобы составить свою систему, кастрировал Гегеля, отняв у него возможность делать зло, но также оплодотворять. Чтобы создать дисциплину и приложение для учебников третьего класса младшей школы и чтобы создать критику, он вздумал продолжить Де Санктиса12, на которого он похож, как море, нарисованное на театральном заднике, похоже на настоящий океан.

Однако пагубное влияние этого человека достигло той точки, когда нашлись молодые люди, которые провозгласили его преемником Кардуччи13, маэстро новых поколений, директором и вдохновителем настоящей и будущей итальянской культуры. Здесь не место разбирать истинные заслуги Кроче в том, что касается подготовки инструментов культуры, но нужно иметь мужество утвердить раз и навсегда, что его заслуги и как философа, и как критика были колоссальным образом раздуты по бесконечному ряду причин и особенно по общему невежеству в отношении философии, которое царствовало в Италии до недавнего времени.

Кроче оказался самым проворным, завоевав большую часть литераторов, которые не знали явления философии, поставив на базу его системы эстетику, интуицию, искусство. Будучи очень хитрым, он понял, что в Италии литература популярнее теории, и поэтому стал неутомимо заниматься литературной критикой, делом, для которого бедняга совсем не был скроен в силу полного отсутствия художественной чувствительности, чему он дал слишком много печальных доказательств.

Однако литература стала для него пьедесталом, чтобы оказаться в интеллектуальной сфере. Завоевав публику, он смог заставить глотать мораль, логику, историографию, Канта, Гегеля и всю немецкую мешанину, которую он, беря немного тут и там и приправляя одно другим, подавал к столу этих нищих мысли.

Его работы по ловкой популяризации встретили расположение всех тех, кто верит, что станет мудрее, имея четыре формулы в голове, и что постигнет глубины тайн существования, прочитав три тома философии духа.

У меня сейчас нет времени заниматься полным разоблачением этой известной системы, которую можно определить как пустой фасад формул – где истинное не ново, а новое состоит из злоупотребления тавтологиями, где ошибки устранены, но исчезло величие, где игра слов и знаки равенства решают все самые запутанные проблемы, где настоящие вопросы искусства и жизни не ставятся или объявляются пустыми и глупыми, где отдельная справедливая критика или несколько удачных фраз плавают на поверхности мрачного океана без дна и берегов.

Но опасность состоит не только в глупости, одетой в тёмное, которую эти новые представители Германии столетней давности хотят прилепить нам как абсолютную и окончательную правду, а скорее в том духе посредственности и скудости, который ободряет эту философию – мелочный морализм, который не выходит даже, когда речь идёт о чистом искусстве, неодолимое стремление к школе, декалогу, академии, порядку, дисциплине, посредственности, самому утончённому филистёрству, переодетому идеализмом.

Бенедетто Кроче спит и видит мыслящую Италию состоящей из многочисленных славных юношей, которые с раскрытыми ртами стоят и слушают его речи, добрых клиентов «Латерцы»14, занятых какой-нибудь работёнкой, назначенной верховным правителем, прилежных читателей «Джоннатино»15 и других столь же возбуждающих книг, далёких от пустых капризов и нездоровых амбиций независимой гениальности, которой плевать на историю, традицию, социальный долг и чистое представление. В основе этой философии лежит идея о том, что люди – не что иное, как мимолётные мгновения существа, что каждый должен стремиться поладить с этим универсальным духом, определённым в книгах, исполнять свою маленькую роль в жизни, приносить жертвы правде, человечеству и другим божественным абстракциям того же калибра, ненавидеть гениев, всё же исповедуя поклонение великим мёртвым, отдаваться безудержному педагогизму и прозелитизму, способным удушить любую индивидуальность, тушить всякое желание нового, подавлять каждую попытку сойти с великих рельсов истории. В общем, эта философия – стилизованная и одухотворённая квинтэссенция совершенного гражданского и духовного мещанства. Это – философия тех, кто верит, что во всём есть плохое и хорошее, что каждый немного прав и немного неправ, что не нужно слишком устремляться или бежать к приключениям, но стоит терпеливо следовать по стопам отцов, довольствуясь тем, чтобы каждый раз приводить в порядок старые дороги, и не рискуя открывать новые через пустыни и густые заросли. И, главным образом, это – философия гражданского долга, общественного и человеческого долга, человека, который должен жить для других людей и утонуть в неопределённом, вместо того чтобы жить для себя и создавать самого себя. Это – философия гимназических мастеров, эмансипированных семинаристов, прирождённых педантов, самонадеянных болтунов, застенчивых, которые хотят казаться смелыми, и консерваторов, которые хотят казаться революционерами. Она пытается ни много ни мало заменить религию, то есть занять в обществе корректирующую и исправительную функцию, до сих пор осуществляемую религиями.

На самом деле речь идёт о движениях, которые сходятся в одной точке: модернисты хотят сделать религию философской, крочеанцы хотят сделать философию религиозной. Важно, что в обоих предполагается абсолютный принцип – Бог или Дух, по сути, одно и то же – и что люди довольствуются службой этому превосходному и максимальному принципу и не осмеливаются искать для своей пользы свой путь и свою жизнь.

Каждый, кто ещё не оглупел от формул, которые сегодня в моде в Италии, сразу же увидит, насколько эти течения ужасно противоположны всему тому, что есть новизна, оригинальность, личность, свобода, словом, искусство и гений.

………………………………………………………………………………..

Наша позиция ясная и твёрдая. Мы видим в этих реакционных течениях резюме и конденсацию всего того, что отрицает индивидуальность, поэзию, искусство, открытие, исследование нового и безумного. Пусть все другие люди занимаются своим делом, работают, зарабатывают на хлеб, едят, пьют и думают об интересах города и страны, но в мире духа, в мире ума и искусства не пытайтесь заткнуть нам рот и перекрыть дыхание вашим бредом служения Богу или обществу. Италия, которая столько времени плелась в хвосте великих наций, должна занять своё место создательницы и предвестницы, и для этого срочно необходима энергичная работа по обновлению и