Мир, в котором мы живем - Вадим Альфредович Вятсон

Не знаю, что в ней такого, но, видимо, что-то важное, что все готовы за нее рвать и метать.

– Ну, давай поторгуемся, – я даже сам не знал, почему тянул время. – Ты отпускаешь Кирилла, и мы тихонько уходим, и я оставляю флэшку на выходе из амфитеатра…

– Ты что, меня за дурака держишь? Кто кого должен отпустить? Сейчас пристрелю тебя как собаку, и вся недолга!

– А не боишься, что флэшка разобьется?

– Это флэшка, болван! Она не разбивается!

– Но пуля может попасть в карман, где она находится; и убьешь меня, и флэшку испортишь.

– Ты че несешь? – Марков замотал головой. Ну туфту на нервах я нес славную, никогда бы не подумал, что могу…

И в этом момент послышался смех. Кирилл смеялся. Точнее, сдерживал себя, вздрагивая от переполняемых чувств хохота. Человек на грани жизни и смерти и смеется? Какой нужно обладать силой воли, чтобы так жить в последние секунды своей жизни?

Кирилл неожиданно поднял опущенную голову, в его глазах я не увидел страха, а только совершенно не свойственные моменту веселые искорки, видимые даже с этого расстояния! Вот сверкали его глаза смехом, и все тут!

А он так на меня посмотрел и не прошептал, а только губами так, уверенный, что я пойму его:

«Позаботься о моих женщинах. Ты теперь их мужчина».

И чуть головой дернул… Назад…

И Марков выстрелил! Он явно не собирался именно в эту секунду стрелять…

Но выстрелил, и голова Кирилла развалилась как арбуз, окрасив всю арену в кроваво-серый цвет…

– Твою мать! – взвился Марков.

Но я уже не смотрел на него. Я рухнул как подкошенный за спасительную пока стеночку. Дрожь меня вбила в пол по полной, и девчонки ко мне прижались. Нинель хоть и не видела, но поняла, кого сейчас убили. Ойкнула, в глазах слезы, что-то зашептала непонятно и меня так к себе притянула, что не встать. То есть если бы я и хотел встать, то девчонки уже не дадут.

А зачем вставать-то? Договариваться? С этим психопатом уже не договориться. Ну, может, до темноты здесь досидеть? Нет. Не выход. Выкурят нас отсюда. Пара дымовух, и мы как на ладони.

Пока я думал, что и как, вокруг снова что-то изменилось.

С арены послышались крики, панические выстрелы, десятки выстрелов. А нас с девчонками накрыла огромная тень!

Даже сам не знаю почему, но мы встали. Все трое одновременно.

И как встали, так и застыли.

Потому что над ареной стоял таракан – не просто огромный, а гигантский! В трехэтажный дом точно! И это только голова его! И Марков и его люди стояли и тупо стреляли в него, но, кажется, ему это действо испуганных людей не доставляло никаких неудобств.

Но наконец это, видимо, таракану надоело, и, опустив свои жвала, целый сноп, десяток не меньше, он сграбастал всех четверых в один момент и под крики людского ужаса отправил всех в свое огромное чрево.

А мы продолжали стоять как вкопанные, не в силах пошевелиться. Хотя могли, Настя так пистолет свой приподняла, но благо стрелять не начала. Я даже проговорить сумел:

– Не надо…

– Страшно… – так же тихо проговорила она.

– Вот поэтому и не надо…

А таракан нас почти игнорировал, только его огромные усы толщиной в мое тело время от времени проносились над нашими головами с мерзким поскрипыванием, но если честно, я теперь эту музыку буду просто обожать, если, конечно, он уйдет и нам ничего не сделает. И я, видимо, чисто на нервной почве вслух проговорил. Правда вслух?

– Ну все, спасибо! Вы можете быть свободны, – и так рукой дернул, мол, давай иди отсюда. Это была наглость, конечно, но…

Но таракан, как-то странно хрюкнув или, скорее, рыгнув, дернул свою лапу в направлении арены, наступил и на арену, и на конструкцию входа за кулисы, с местом для оркестра на верхнем ярусе, так что если там кто-то и остался в живых, то теперь был просто растоптан великаном. И принялся разворачиваться, ставя ноги то там, то здесь, но совершенно нас не касаясь.

И вот он ушел, немного поколебав землю, а мы остались. Живые и здоровые. И даже с сухими штанами, но с заплаканными женскими лицами. Они обе еще сильнее меня обняли и разрыдались на моих плечах.

А я только подумал.

А что это было?

Восьмая глава

Жизнь изменилась. Причем круто!

В мою жизнь ворвались сразу четыре девчонки, которые, восприняв смерть Кирилла как трагедию, погоревали и вскоре перенесли всю свою любовь уже на меня. Горе, да, но как сказала Нинель: «Жизнь-то продолжается…»

Нинель, Света, Таня, Алиса…

Ну, и Настя, как же без нее.

Хотя, конечно, все действо меня немного покоробило. Траур был всего неделю, а потом все пятеро с Настей вместе оккупировали мое тело, так как будто пытались ощутить меня, их нового мужчину, и понять, что со мной делать и как. И что я могу с ними делать тоже…

Ну, сделал. И надеюсь, что было всем хорошо. То есть в этот раз удалось быть со всеми сразу и с каждой в отдельности. Не знаю, кто в меня вселился, но я был неудержим и умел. Ну, а, девчонки, теперь уже мои девчонки, от меня не отстали.

А потом было завещание Кирилла, в котором странным образом было прописано наследуемая часть для некоего мужчины, добропорядочного, обстоятельного и надежного. Причем он, этот мужчина, должен был обязательно появиться в жизни девчонок, так как некоторые вещи по завещанию ложились именно и только на мужские плечи. Ну, например, сдерживание девичьих трат. Без мужчины наследственный фонд «Нукинчока» не выдавал бы девчонкам требуемых сумм, в разумных пределах, которые бы подтверждались бы мужским словом и подписью, а только мелкие карманные расходы.

Девчонки, все пять, на меня так посмотрели, и Нинель своим размашистым и красивым почерком вписала мое имя в эту мужскую графу…

Честно говоря, думал я, что дело мое плохо. Ведь кто его знает, эти женские траты? Но оказалось, что все достаточно цивильно и спокойно. На самом деле основная трата моих девчонок, как и большинства других, это марафет, который они наводят для себя любимых и для нас, мужиков обожаемых. Чтобы не разлюбили любить. И для этого в Горске есть целый район, называемый Парижским Кварталом или, проще говоря, Парижем. Это чисто женская территория, где можно найти любую услугу для тела на любой вкус и кошелек, куда и на