Л. И. Брежнев: Материалы к биографии - Лейк

гарантий против рецидивов культа личности, в частности отказ от ротации кадров; ликвидация совнархозов и возвращение к ведомственному принципу руководства, установка на жесткую дисциплину труда в ущерб демократии; возврат к линии на мировую революцию и отказ от принципа мирного сосуществования, как и от формулы мирного перехода к социализму в капиталистических странах; восстановление дружбы с Мао Цзэдуном за счет полных уступок ему в отношении критики культа личности и общей стратегии коммунистического движения; возобновление прежних характеристик Союза коммунистов Югославии как «рассадника ревизионизма и реформизма»… И многое другое в том же направлении. (Напрасно Шелепин отрицает сейчас факт подготовки им и его группой параллельного доклада. Об этом знает добрый десяток людей: А. Н. Яковлев, Г. А. Арбатов, А. Е. Бовин и др.).

Начал излагать наши соображения пункт за пунктом Брежневу. И чем больше объяснял, тем больше менялось его лицо. Оно становилось напряженным, постепенно вытягивалось, и тут мы, к ужасу своему, почувствовали, что Леонид Ильич не воспринимает почти ни одного слова. Я остановил свой фонтан красноречия, он же с подкупающей искренностью сказал:

— Мне трудно все это уловить. В общем-то, говоря откровенно, я не по этой части. Моя сильная сторона — это организация и психология, — и он рукой с растопыренными пальцами сделал некое неопределенное движение.

Самая драматическая проблема — и это выяснилось очень скоро — состояла в том, что Брежнев был совершенно не подготовлен к той роли, которая неожиданно выпала на его долю. Он стал Первым секретарем ЦК партии в результате сложного, многопланового и даже странного симбиоза сил. Здесь перемешались: опасения по поводу необузданных крайностей политики Хрущева, авантюрных действий, которые сыграли роль в эскалации карибского кризиса; иллюзии по поводу «личностного характера» конфликта с Китаем; и в особенности — раздражение консервативной части аппарата управления постоянной нестабильностью, тряской, переменами, реформами, которые невозможно было предвидеть. Не последнюю роль сыграла и борьба различных поколений руководителей: поколения 1937 года, к которому принадлежали Брежнев, Суслов, Косыгин, и послевоенного поколения, в числе которого были Шелепин, Воронов, Полянский, Андропов. Брежнев оказался в центре, на пересечении всех этих дорог. Поэтому именно он на первом этапе устраивал почти всех. И уж во всяком случае не вызвал протеста. Сама его некомпетентность была благом; она открывала широкие возможности для работников аппарата. В дураках оказался лишь Шелепин, полагавший себя самым умным. Он не продвинулся ни на шаг в своей карьере, так как не только Брежнев, но и Суслов и другие руководители разгадали его авторитарные амбиции.

Произошло то, что нередко мы наблюдаем в первичных партийных организациях, когда на пост секретаря парткома избирают не самого активного, смелого и компетентного, а самого надежного, который никого лично не подведет, никакого вреда без особой надобности не сделает. Но если бы кто-то тогда сказал, что Брежнев продержится у руководства 18 лет, ему рассмеялись бы в лицо. Это казалось совершенно невероятным.

Тогдашний первый секретарь МК КПСС Н. Г. Егорычев выразил, вероятно, общее настроение, когда заметил в разговоре с одним из руководителей: «Леонид Ильич, конечно, хороший человек, но разве он годится в качестве лидера для такой великой страны?» Фраза дорого обошлась ему, как, впрочем, и его открытая критика на одном из пленумов ЦК КПСС военной политики, за которую отвечал Брежнев. Вместо того чтобы стать секретарем ЦК, как это предполагалось, Егорычев почти 20 лет пробыл послом в Дании…

Тем временем разгорелась ожесточенная борьба вокруг выбора путей развития страны. Один, о чем уже упоминалось, недвусмысленно предполагал возвращение к сталинским методам. Другой путь предлагал руководству Андропов, представивший емкую программу, которая более последовательно, чем при Хрущеве, опиралась на решения антисталинского XX съезда. Сейчас нетрудно восстановить эти идеи, поскольку они в более общей форме были изложены в редакционной статье, подготовленной тогда же для «Правды» («Государство всего народа». 6 декабря 1964 г.). Это: 1) экономическая реформа; 2) переход к современному научному управлению; 3) развитие демократии и самоуправления; 4) сосредоточение партии на политическом руководстве; 5) прекращение ставшей бессмысленной гонки ракетно-ядерного оружия и выход СССР на мировой рынок с целью приобщения к новой технологии.

Такую программу Андропов изложил Брежневу и Косыгину во время совместной их поездки в Польшу в 1965 году. Отдельные ее элементы были поддержаны, однако в целом она не встретила сочувствия ни у Брежнева, ни у Косыгина, хотя и по разным мотивам. Косыгин поддерживал экономические преобразования, но настаивал на восстановлении отношений с Китаем за счет уступок ему и отказа «от крайностей» XX съезда КПСС.

Что касается Брежнева, то он не торопился определять свою позицию, присматриваясь к соотношению сил внутри Президиума ЦК КПСС, в Центральном Комитете партии.

Смелый шаг Андропова, наверное, сыграл не последнюю роль в его перемещении с поста секретаря ЦК на должность Председателя КГБ СССР. Тут сошлись разные силы. С одной стороны, Суслов, который давно не любил Андропова, подозревая, что тот метит на его место. С другой стороны, Косыгин, который питал иллюзии о возможности быстрого восстановления союзнических отношений с Китаем и потому хотел отстранить от руководства отделом участника советско-китайского конфликта. С третьей стороны, стремление Брежнева направить верного человека в КГБ и обезопасить себя тем самым от той «шутки», которую сыграл Семичастный с Хрущевым. В конечном счете Брежнев проявил себя большим мастером компромисса: пошел навстречу Суслову и Косыгину, но одновременно рекомендовал избрать Андропова кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а затем и членом Политбюро.

Итак, сразу обнаружилась главная черта Брежнева как политического лидера. Будучи человеком крайне осторожным, не сделавшим ни одного опрометчивого шага на пути своего возвышения, будучи тем, что называется «флюгерный лидер», Брежнев с самого начала занял центристскую позицию. Он не принял ни той ни другой крайности — ни программы реформы в духе XX съезда, ни неосталинизма. Кстати, он здесь следовал сложившейся после Ленина традиции. Не все, наверное, знают, что Сталин тоже пришел к власти, как центрист. Он вошел в блок с Каменевым и Зиновьевым против «левака» Троцкого, а затем с Молотовым, Микояном и другими — против «правого» Бухарина И только в конце 20-х годов — главным образом с целью укрепления личной власти — он стал осуществлять левацкую программу «революции сверху» и террора. Хрущев, который вначале разорвал рубаху у себя на груди в секретном докладе на XX съезде партии, тоже после венгерских событий 1956 года стал смещаться к центру. Выступая в китайском посольстве в Москве, он назвал Сталина «великим марксистом-ленинцем», затем рассорился с горячо поддержавшими критику культа личности представителями интеллигенции и т. д. Правда, его все время снова несло в направлении крайних решений. За непоследовательность и легкомысленные ошибки он и заплатил полную