Истребитель магов - Дмитрий Казаков

– Спою я сегодня вам про дела недавние, про Владетеля Харальда, прозванного меж людьми Кровопийцей…

Берг краем глаза отметил, как дернулся Харальд. Нищий старик, о котором все забыли, услышав слова певца, приподнял голову от миски с похлебкой, на лице его обозначилось усилие, словно он пытался что-то вспомнить, но не мог.

Певец тем временем пропел зачин:

В земле полуночной, в суровых чащобах,

Во мраке безлунном, во тьме до рассвета

Отвратная магия тайно творилась,

И землю и небо терзали заклятья…

Строка за строкой лилось сказание о том, как из ничего воздвигся замок, как взвилось над ним белое, что лебединый пух, знамя, как воцарился в том замке Владетель, чьи глаза были подобны льду, а сердце лишено жалости.

Берг почувствовал, что слушает с интересом, и про себя отметил мастерство певца. А тот пел о жестоких войнах, которые вел Белый Владетель, о битвах, в которых он не щадил ни своих, ни чужих воинов:

Звон стоял мечей булатных, гибли люди там без счета.

Кровь текла, и жадно пили её губы земли черной…

От битв певец перешел к казням, посредством которых жестокий Владетель усмирял непокорных родовитых. Тут он не скупился на краски, и если верить песне, то Харальд за два неполных года правления истребил несколько тысяч владельцев замков – столько не наберется в самом крупном Владении.

Но слушатели простили сказителю преувеличение или просто его не заметили, увлеченные музыкой и напевным ритмом песни. А закончилась песня тем, что кровавый Владетель настолько пресытился злодействами, что покончил с собой, упав на меч.

Звякнув в последний раз, смолкли струны, и зал постоялого двора наполнили одобрительные крики и топот. Зрители были восхищены.

Певец встал и принялся раскланиваться, не забыв вытянуть вперед руку с беретом. В берет одна за другой полетели монеты, несколько из них в свете факелов сверкнули золотом.

– Вот оно как, – сказал кто-то рядом незнакомым голосом. Берг даже испугался. Лишь повернувшись, понял, что это Харальд.

Губы юноши шевелились, а лицо было совершенно белым и спокойным, словно выточенная из мела маска.

– Что ты говоришь? – спросил Теневой.

– Ничего, – ответил Харальд, поднимая глаза, похожие на пуговицы, вырезанные из малахита. Голос его скрывал напряжение, словно готовая лопнуть тетива. – Они ведь все врут, хотя прошло только пятнадцать лет… И что споют о моем отце через полвека?

Берг не нашелся что ответить.

* * *

Разбудили их рано. Слуга, предупрежденный о том, что поднять гостей следует с рассветом, успел один раз стукнуть в дверь, как Берг проснулся.

– Все, хватит, – проговорил он, зевая. – Уже встаем…

Некоторое время он полежал, вспоминая вчерашний вечер. Вставать не хотелось. Вылезать из-под теплого одеяла в промозглую прохладу комнаты – брр, что может быть хуже… Только если сразу на улицу – под дождь и ветер.

В большом зале было пустынно, гости ещё спали. Нищий старик лежал на лавке у стены рядом с камином. Ноги его были подогнуты, а руки мертвой хваткой вцепились в подложенный под щеку мешок.

– Смотри, как ухватился, – проговорил Харальд, показывая на деда. – Словно у него там сокровища…

Берг взглянул на оборванца и почувствовал, как сердце его застучало в два раза чаще. Внутри возникла пышущая холодом пустота, а горло мгновенно пересохло: сон словно стер с лица бродяги морщины, позволяя увидеть то, что ранее было сокрыто.

Спавший на лавке нищий был до ужаса, до дрожи в коленках похож на Харальда.

Как старший брат на младшего или скорее как отец на сына…

От этой мысли Теневому стало дурно, и тут старик поднял веки. Глаза его словно осветились изнутри пылающей голубизной. Берг невольно отвел взгляд.

– Ты что застыл? – достиг его ушей возглас Харальда.

– Иду, – отозвался он и заковылял к столу, за которым расположился так ничего и не заметивший юноша.

Берг боялся даже подумать о том, что может означать замеченное им сходство. Разум настойчиво намекал, что оно не более чем случайность, и Теневой решил ему поверить.

Когда Берг вновь посмотрел на нищего, тот спал, отвернувшись к стене.

– И куда же вы, почтенные, держите путь? – поинтересовался дюжий воин, восседающий на могучем жеребце, который косил на путешественников с затаенной яростью.

– В замок Жахх, к родовитому Торгриму, – ответил Берг.

* * *

Они столкнулись с дозором из десятка всадников на пустынной дороге, когда до замка Жахх, по всем расчетам, оставалось не более десяти верст. Лес тут подходил к самому тракту, по обе стороны от него сверкали алой листвой клены, размахивая последними листьями, словно окровавленными ладонями, за ними темнела темно-зеленая стена елей.

– Вот как? – Воин был явно удивлен, но быстро преодолел замешательство. – Тогда мы проводим вас до замка.

Повинуясь короткой команде, дозорные окружили путешественников. Воины родовитого Торгрима были в легких кольчугах, и блики гуляли на наконечниках длинных копий. Случись схватка – они одолели бы двоих путников очень быстро, но Харальд не боялся.

Он был уверен, что опасности нет, и лучшим тому подтверждением был суровый и насупленный вид Теневого. Харальд уже успел понять, что перед настоящей угрозой рыжебородый мечник делается весел и спокоен, а когда он выглядит как филин, поймавший за ночь только полудохлую от голода мышь, то все в порядке.

Замок вывернул из-за поворота весь сразу, целиком. Гордо возносились к бирюзовому небу башни из красного камня, построенные совсем недавно, реяло над ними знамя с родовым гербом – черной орлиной головой на белом поле

Не было над Торгримом фон Жаххом Владетеля, и для многих родовитых был он сюзереном, бросая своим существованием вызов магам.

Вода во рву колыхалась, отражая холодные лучи октябрьского солнца, шел от неё затхлый запах, как от всякой стоячей воды. Мост опустился с лязгом и грохотом. Чтобы пройти через него, путешественников заставили спешиться.

А когда под сапогами оказался камень замкового двора, то они предстали перед высоким воином, облаченным в доспехи, как для боя. Начищенная сталь сияла, недоверием блестели темные, точно обожженная глина, глаза.

– Кто такие? – спросил он.

– Неужто ты не узнаешь меня? – не давая командиру дозора ответить, сказал вдруг Берг. Ноздри его раздувались, а ухмылка сияла из рыжей бороды, словно драгоценное ожерелье.

Воин в доспехах склонил голову, вглядываясь в лицо говорящего, а затем вдруг жесткое лицо его обмякло, став каким-то живым и даже добрым.

– Теневой, ты? – спросил он.