Екатерина Великая. Портрет женщины - Роберт К. Масси

занимался мною, – говорила Екатерина, – но постоянно играл со своими слугами в солдаты, делая им в своей комнате ученья и меняя по двадцати раз на дню свой мундир. Я зевала, скучала, потому что не с кем было говорить». Затем через две недели после свадьбы Петр, наконец, кое-что сказал Екатерине. Широко улыбаясь, он сообщил, что влюблен в Екатерину Карр, одну из фрейлин императрицы. Не удовлетворившись тем, что он сообщил эту новость своей молодой жене, он поведал о своей новой страсти одному из камергеров, графу Дивьеру, заявив, что великая княгиня не идет ни в какое сравнение с мадемуазель Карр. Когда Дивьер не согласился, Петр сильно разозлился.

Была ли страсть Петра к мадемуазель Карр искренней или он сочинил эту историю лишь для того, чтобы объяснить Екатерине (и самому себе) отсутствие сексуального интереса к супруге, он прекрасно осознавал, что подверг свою супругу оскорблению и унижениям. Годы спустя в своих «Мемуарах» Екатерина описала ситуацию, в которой оказалась, и каким образом она пыталась с ней справиться:

«Я была бы готова полюбить своего мужа, если бы он испытывал хоть немного нежности ко мне или пытался выказать оную. Но с первого дня нашего брака я сделала для себя неутешительный вывод. Я сказала себе: «Если ты позволишь себе влюбиться в этого мужчину, то будешь самым несчастным созданием на свете. С твоим горячим нравом ты будешь ожидать хоть малейшего внимания от человека, который едва удостаивает тебя взглядом, говорит только об игрушках и уделяет любой другой женщине больше внимания, чем тебе. Ты слишком горда, чтобы жаловаться, поэтому соберись и держи в узде всякое влечение к этому господину; лучше позаботься о себе». Это была первая рана, нанесенная моему восприимчивому сердцу, и шрам остался на всю жизнь. Я никогда не забывала о своем решении, но постаралась никому не говорить о том, что дала себе слово не влюбляться без памяти в человека, который не ответит мне взаимностью. Таков уж мой нрав: мое сердце будет безраздельно принадлежать только тому мужу, что будет любить лишь меня одну».

Это слова более зрелой и мудрой Екатерины, которая оглядывалась назад на трудности, пережитые в юности. Но действительно ли эти строки отражали ее мысли того времени? По крайней мере она продемонстрировала больше честности и реалистичности во взглядах, чем ее мать, которая никогда не покидала мир своих фантазий и не прекращала описывать жизнь такой, какой ей хотелось бы ее видеть. В своем письме мужу она говорила, что свадьба ее дочери «была, наверное, самым веселым бракосочетанием в Европе».

13

Иоганна возвращается домой

Завершение свадебных торжеств означало также окончание злоключений Иоганны в России. Прибыв в эту страну, она надеялась использовать свои связи и личное обаяние, чтобы стать видной фигурой в европейской дипломатии. Вместо этого ее политические интриги разгневали императрицу, неподобающее обращение с дочерью настроили против нее двор, а ее вероятный роман с графом Иваном Бецким обеспечивал ее врагов пикантными сплетнями. Ее репутация оказалась разрушена, но, похоже, Иоганна не училась на своих ошибках. Даже теперь, перед самым отъездом, она продолжала писать Фридриху II. Однако ее письма уже больше не перехватывали, не читали, не копировали, а потом не запечатывали и не отправляли адресату. Вместо этого по приказу императрицы их открывали, читали и складывали в папку.

Вскоре после прибытия в Россию Екатерина поняла, что ее мать совершает серьезные ошибки. Поскольку ей не хотелось провоцировать горячий нрав Иоганны, она никогда не высказывала ни единого упрека в ее адрес. Но события, пережитые ею в брачную ночь, и «признание» Петра о его влюбленности в мадемуазель Карр заставили Екатерину смягчиться по отношению к матери. Теперь она искала ее общества. «После замужества лишь рядом с ней я находила утешение, – писала позже Екатерина. – При первой же возможности я заходила в ее покои, поскольку у себя мне было почти что невыносимо».

Через две недели после свадьбы императрица отправила Екатерину, Петра и Иоганну в загородное поместье – Царское Село, находившееся неподалеку от Санкт-Петербурга. В сентябре погода была прекрасной: яркое голубое небо и березы, покрытые золотой листвой, но Екатерина была несчастна. В связи с приближающимся отъездом матери ее собственные амбиции, казалось, отошли на второй план. Ей нравилось предаваться воспоминаниям вместе с Иоганной, и впервые с момента приезда в Россию она чувствовала тоску по Германии. «В то время, – писала Екатерина позднее, – я многое бы отдала за возможность уехать вместе с ней».

Перед отъездом Иоганна попросила у императрицы аудиенции, которая была ей предоставлена. Мужу она рассказала свою версию этой встречи:

«Наше прощание было очень нежным. Мне казалось почти немыслимым покинуть Ее Императорское Величество; а великая правительница, со своей стороны, оказала мне такую огромную честь и была сильно тронута, чем произвела большое впечатление на присутствовавших на встрече придворных. Мы бесчисленное количество раз произносили слова прощания, и, наконец, милостивейшая из правителей проводила меня вниз по лестнице, а в ее преисполненных доброты и нежности глазах стояли слезы».

Совсем другое описание давал присутствовавший на встрече английский посол:

«Когда принцесса собралась уходить, она упала к ногам Ее Императорского Величества и, заливаясь слезами, просила у нее прощения за возможные обиды, нанесенные Ее Императорскому Величеству. Императрица сказала, что слишком поздно говорить о подобных делах, но если бы принцесса высказала столь разумные мысли прежде, ей это бы только пошло на пользу».

Елизавете хотелось отослать Иоганну, но вместе с тем она также желала проявить великодушие, и принцесса уехала с повозкой, нагруженной подарками. Чтобы утешить принца Ангальт-Цербстского, оставленного на столь долгое время в одиночестве, Иоганна привезла домой украшенные бриллиантами пряжки для туфель, бриллиантовые пуговицы для сюртука и инкрустированный бриллиантами кинжал, объявив все это подарками от зятя принца, великого князя. Кроме того, перед отъездом Иоганне пожаловали шестьдесят тысяч рублей, чтобы она могла расплатиться со своими долгами в России. После отъезда выяснилось, что она была должна вдвое больше этой суммы. Чтобы спасти мать от неизбежного позора, Екатерина согласилась выплатить недостающую сумму. Поскольку сама она имела содержание лишь в тридцать тысяч рублей в год, эти обязательства оказались выше ее возможностей и вынудили ее влезть в долги, которые числились за ней в течение семнадцати лет, пока она не стала императрицей.

Когда наступил момент отъезда, Екатерина и Петр провожали Иоганну во время ее переезда из Царского Села в Красное Село. На следующее утро еще до наступления рассвета Иоганна уехала, даже не попрощавшись. Екатерина решила, что это было сделано, «дабы не огорчать