Смерть на рассвете - Деон Мейер

— Подержи-ка дверь, Йоханнес Якобус! Я еще не все орудия пыток вынул из багажника.

Их было двое?

Или один. С рюкзаком и винтовкой М-16.

Смит вздрагивает от неожиданности и страха. Он узнал вошедшего… Надо же — нашел его после стольких лет успешной игры в прятки! Смит испуган, в кровь поступает адреналин. Но он не вооружен. Пятится от порога.

— Чего ты хочешь?

— Да так, Йоханнес Якобус, ничего особенного. Вот, пришел за вещичками, которые ты у меня подтибрил. Где они, приятель?

Согласно отчету отдела судебно-медицинской экспертизы, характер ранений не указывал на то, что между жертвой и преступником завязалась драка, борьба. Смит не оказал сопротивления. Был кротким, как агнец, которого повели на заклание.

— Садись, Смит. Не хочешь говорить, где мое барахлишко? Сейчас посмотрим, долго ли ты продержишься.

Почему Смит не оказал сопротивления? Знал ли он, что ничего не получится, потому что нападавших было двое? Или он просто слишком перепугался? Его усадили на кухонный стул, привязали.

С винтовкой М-16? Как один человек может одновременно приставить ствол винтовки к голове человека и привязывать его к стулу? Да еще кусачки, которые у него в другой руке… Значит, «гостей» у Смита было по крайней мере двое.

— Ну-ка, говори, Смити, где вещички?

— Да пошли вы знаете куда!

— Ах так! Приятно, когда тебе идут навстречу. Ну-ка, включай паяльную лампу да прижги его хорошенько!

Его пытали. Жгли мошонку, грудь, живот, руки. Должно быть, Смит испытывал нечеловеческую боль. Почему он не выдал комбинацию замка сразу? Дела у него шли неплохо, в деньгах он не нуждался. Как не нуждался и в алмазах, наркотиках или оружии для лишнего заработка. Почему он просто не сказал: «Ваши вещички в сейфе, вот комбинация, забирайте, а меня оставьте в покое?»

Причина первая: в сейфе было что-то еще. Не обладающее денежной ценностью. Что-то другое. Причина вторая: Смит прекрасно понимал, что ему конец, как только они найдут то, за чем пришли.

Ван Герден вздохнул.

— На кой хрен влезать в шкуру жертвы? Разве что вляпаешься в кровь, оставленную после убийства. — Так рассуждал Нагел. — Влезть в шкуру подозреваемого — другое дело. Это важно.

Ван Герден посмотрел перед собой, на улицу, обсаженную высокими деревьями, но ничего не увидел. Не увидел он и туч, ползущих на город от Столовой горы.

Нагел! Он протягивает костлявую, жилистую руку из могилы. Нагел достаточно долго покоился в земле. Нагел возвращается.

Ван Герден не знал, как совладать с подступившим ужасом.

Он вылез из машины.

Пора поработать ногами.

Хрустальный день, подумала она. Отдельные солнечные дни между холодными фронтами. Прозрачные, как стекло, безветренные. Красивые и хрупкие. Сверкающие драгоценности на темном платье зимы.

Хоуп Бенеке бежала трусцой у кромки воды, по пляжу Блауберг, чуть ежась от нескромных взглядов проезжавших мотоциклистов. Что ж, приходится платить за потрясающе красивый вид на океан и на гору, огромную массу камня со странными, известными на весь мир очертаниями, которая охраняет бухту. Столовая гора — как часовой, символ спокойствия, постоянства, умиротворения, смирения. Есть вещи, которые всегда остаются неизменными. Даже если она сама меняется.

Хоуп не сбавляла темпа, радуясь своей прекрасной физической форме. Ее дыхание было ровным и глубоким, по ногам разливалось блаженное тепло. Она не всегда была в такой форме, не всегда была стройной. На последнем курсе университета и в первые годы работы она стыдилась своих ног, ей не нравились очертания ее ягодиц, она плохо смотрелась в джинсах — результат питания в столовой университетского городка в сочетании с долгими часами занятий в библиотеке и собственной заниженной самооценкой.

Ричард не требовал, чтобы она худела. Хоуп знала, что ему нравятся ее рубенсовские формы. Вначале. Когда все в их романе было новым, когда он впервые провел руками по ее телу, глубоко вздохнул и сказал, посмотрев на нее сияющими глазами:

— Господи, Хоуп, какая же ты сексуальная!

Ричард с маленькой проплешиной, немногословный… Он любил взвешивать каждую проблему, рассматривать все за и против. А еще он питал настоящую страсть к новостям. Потом, когда их отношения уже утратили новизну, после минут страстной любви Ричард, бывало, вставал, включал телевизор и жадно смотрел новости. Или хватал «Тайм», включал свет и начинал читать. Надо же, «Тайм»! Ричард хотел на ней жениться. Точнее, он стремился к упорядоченной семейной жизни задолго до того, как Хоуп поняла, что ее чувства остыли.

— У тебя красная отметина на щеке, — сказал Ричард однажды летней ночью, когда они лежали в постели. Он ничуть не удивился; просто констатировал факт, как если бы делал доклад в университетской аудитории. После того как они уже много месяцев занимались сексом.

— У меня все тело словно огнем горит, — прошептала Хоуп, наполненная страстью и сочувствием.

— Странная отметина, — задумчиво продолжал Ричард.

Постепенно их отношения съеживались, усыхали; они умерли медленной смертью и превратились в прах, в пыль. Тогда ей пришлось многое в себе пересмотреть. Она поняла, что и сама во многом виновата. Нет, не то чтобы Ричард обладал той же беспристрастной способностью к самоанализу. Не многие люди способны подняться до самокритики. Во всяком случае, не Ричард. Он был настолько доволен собой, что даже не видел необходимости в самокопании.

А Хоуп пришлось пересмотреть свою жизнь. В результате она пришла к выводу, что недовольна собой. Ей неуютно наедине с собой. И речь идет не о фигуре и не о привычках. Поэтому она сделала две вещи. Уволилась из адвокатской конторы «Кемп, Смютс и Бредт». И начала бегать трусцой. И вот она бежит по пляжу Блауберг, подтянутая, стройная, лишившаяся Ричарда, — и ее преследует образ сорокалетнего отставного пьющего полицейского (кстати, сколько ему лет на самом деле?).

Почему он ее волнует? Потому ли, что так сильно отличается от Ричарда? Потому, что он такой непредсказуемый и ранимый? Потому, что его мать… Должно быть, Джоан ван Герден прочитала ее мысли.

Солнце медленно гасло. Хоуп подняла голову. Над бухтой, над горой, нависла пелена облаков. Надвигается очередной циклон. Зима в этом году холодная. Не такая, как прошлогодняя. Погода — как жизнь. Она очень изменчива. Иногда жители Кейптауна подолгу не видели солнца, но, бывало, в промежутке между затяжными дождями случались и такие вот хрустальные дни.

Ван Герден терпеливо, словно бродячий торговец, обходил дома жителей Морелетта-стрит и задавал вопросы.

Никто не знал Йоханнеса Якобуса Смита.

— Вы ведь понимаете, мы здесь живем довольно закрыто.

Он опросил ближайших соседей Смита и ван Ас.

— Иногда мы перекидывались фразами поверх забора. Они были очень тихие люди.