Земля любви, земля надежды. Расставания и встречи - Мария Леонора Соареш

— Что здесь происходит? Ты собираешь вещи, Маурисиу? Он не успел ответить — Беатриса опередила его:

— Мама, он идет на баррикады, в Сан-Паулу! Останови его! Франсиска инстинктивно сделала шаг в сторону, загородив своей статной фигурой дверной проем.

— Только через мой труп, — вымолвила она глухим, жестким голосом, однако на Маурисиу это нисколько не подействовало.

— Мама, я уже все решил. Не надо устраивать семейных сцен. Я перестану себя уважать, если не поддержу тех смельчаков, которые бросили вызов диктатору, — ответил он не менее жестко.

— Нет, ты никуда не пойдешь, — стояла на своем Франсиска. — Я не могу допустить, чтобы мой единственный сын погиб в ужасной уличной бойне. Я не хочу потерять тебя, Маурисиу!

— И только поэтому я должен прятаться за твою юбку? — язвительно произнес он. — Ты меня плохо знаешь, мама. Твой сын не трус!

Он решительно шагнул к двери, легко отстранив при этом Франсиску, пытавшуюся преградить ему дорогу. Затем обернулся и, бросив прощальный взгляд на мать и сестру, бодро произнес:

— Не печальтесь! Пожелайте мне лучше удачи!

— Возвращайся поскорее! — тотчас же откликнулась Беатриса, а Франсиска, сжавшись как пружина, процедила сквозь зубы:

— Никогда тебя не прощу за этот безумный поступок!

— Даже если меня там убьют? — беспечно спросил Маурисиу, по молодости лет не понимая, какую боль наносит он материнскому сердцу.

В глазах у Франсиски потемнело, но она и теперь осталась верной себе, гневно ответив сыну:

— Даже в этом случае прощения тебе не будет! На том они и расстались.

Теперь Маурисиу предстояло проститься только с Катэриной. Он бойко зашагал к ее дому, и тут его сердце вдруг предательски защемило, противясь предстоящей разлуке с этой девушкой. До Маурисиу лишь теперь дошло, что он расстается со своей возлюбленной надолго, а может быть, и навсегда. При этой мысли идеалы революции разом померкли в его глазах. Стоит ли ради них рисковать жизнью и обрекать на страдания Катэрину? Сердце подсказывало ему, что не стоит, а рассудок в это время властно твердил: «Не распускайся, будь мужчиной!»

И, справившись с минутной слабостью, Маурисиу еще более уверенно зашагал навстречу неизвестности, скрывавшейся за пленившей его революционной романтикой.

Прощание с Катэриной вышло скомканным, торопливым. Зная, какую власть над ним имеет Катэрина, Маурисиу боялся, что может уступить ее уговорам и остаться дома, отказавшись от благородной миссии революционера. Поэтому он не дал Катэрине времени на расспросы и уговоры.

— Мы победим диктатора, и я вернусь! — сказал он, широко улыбаясь.

— А что же будет со мной? Я не смогу жить без тебя! — воскликнула Катэрина, и ее глаза наполнились слезами.

— Ты жди меня, — ответил он слегка дрогнувшим голосом. — Я скоро вернусь. Обязательно вернусь!

Революция, начавшаяся со студенческих волнений, выплеснулась на улицы Сан-Паулу, увлекая за собой огромные массы обнищавшего народа. Толпы безработных, прежде осаждавших биржу труда, теперь устремились на строительство баррикад, поскольку их руки давно соскучились по живому конкретному делу. Баррикады они сооружали с лихостью и азартом, используя в качестве строительного материала все, что подворачивалось под руку и что попадало в поле зрения. Опрокидывали автомобили и трамваи, выкатывали из магазинов пивные и винные бочки, оттуда же вытаскивали мешки и коробки, которые затем наполняли песком и камнями. Попутно, в стихийном порыве, изымались и запасы продовольствия — для повстанцев, защитников трудового народа.

Пламенные ораторы, выступая на многочисленных митингах, гордо именовали этот стихийный протест революцией, а владельцы крупных магазинов и мелкие лавочники вроде Эзекиела усматривали в происходящем не что иное, как погром и грабеж средь бела дня.

Те, до кого еще не докатилась беспощадная волна революции, наскоро заколачивали лавки и жилые помещения, пытаясь уберечь свое имущество.

Эзекиел тоже подсуетился, а кроме того, ему еще повезло: баррикада воздвигалась на соседской улице, и он успел наглухо замуровать вход в свой магазинчик.

Членам семьи Эзекиел приказал сидеть дома, без необходимости не высовываться на улицу, чтобы случайно не попасть в какой-нибудь переплет. Тони, однако, не терпелось оказаться в гуще событий, он под любым предлогом норовил выскользнуть из дома, но Эзекиел мог не беспокоиться о зяте, потому что Камилия вцепилась в мужа мертвой хваткой и не отпускала его от себя ни на шаг.

— Но мне следовало бы сходить в мастерскую, — вяло сопротивлялся Тони. — Там ведь надо законопатить окна, упаковать картины… Сеньор Агостино может не управиться в одиночку.

— Я думаю, он и без тебя уже все сделал, — возражала Камилия. — Мы должны слушаться папу. Он многое повидал в жизни и знает, как надо вести себя в подобных ситуациях.

Надо отдать должное Камилии: она и в самом деле угадала, что Агостино вполне обойдется и без помощи Тони. Мастер не стал что-либо двигать в студии, картины и скульптуры остались на прежних местах, а он только закрыл поплотнее ставни и отправился к своему другу Эзекиелу.

Открыв ему дверь, Эзекиел напустился на Агостино с ругательствами:

— Ты совсем спятил, старый дурень? Нашел подходящее время для визита! Тебя же могли там запросто подстрелить! Ты хоть радио слушаешь? Эти самоубийцы кричат, что будут биться до последней капли крови! У них, оказывается, есть оружие и они намерены отразить удар правительственных войск. А Варгас направил сюда целую армию, и солдаты могли в любой момент открыть огонь. Ты чудом уцелел!

— Возможно, — пожал плечами Агостино. — Хотя мне кажется, что ты преувеличиваешь опасность. Я спокойно шел по улице, мимо вооруженных солдат, и никто меня не тронул.

— Перестань корчить из себя храбреца! — одернул его Эзекиел. — Скажи лучше, чего тебе дома не сиделось?

— Скучно стало. Представил, что сижу один, забившись в угол, а за окнами пули свистят… Вот и подумал, что в твоей компании мне будет веселей.

— Да уж, повеселимся, — проворчал Эзекиел. — Особенно когда стрельба начнется!

Он провел приятеля в комнату, где за столом сидела вся семья, и тут Агостино сообщил основную причину своего прихода в этот дом. Вынув из кармана конверт, он протянул его Тони:

— Получай! Это письмо от твоих родителей. Почтальон, шальная голова, принес его пару часов назад, когда я не успел еще задраить все окна и двери. Ну а мне оставалось только доставить его сюда, и я решил не дожидаться окончания революции.

Тони горячо поблагодарил мастера и принялся читать письмо, не заметив, как помрачнела Камилия. Ципора же, от которой это не укрылось, позвала дочь на кухню и стала учить ее уму-разуму:

— Перестань дуться! Твоя ревность не знает предела. Это же письмо от его родителей, а не от той девушки. Ты обиделась, что он не стал читать его вслух? Но это было бы даже странно…