Любовница депутата (сборник) - Сергей Бакшеев

Руслан все сделал так, как приказала Наталья. Он вышел из магазина, сжимая в одной руке окровавленный молоток, а в другой хрустальный графин коньяка. Бутылка шампанского торчала у него из кармана. Он обошел машину с трупом и вдруг увидел в темноте силуэт полицейского «уазика».

— Стой! — раздался грозный окрик, и сразу же темноту прошили лучи ярких фар.

Свет ударил по глазам. Руслан испугался, швырнул молоток и бутылку в сторону полиции и побежал. Сзади слышался топот ног и команды остановиться, а затем прозвучал выстрел. Свистящий звук, словно удар хлыстом, подстегнул Руслана. Он продолжал бежать, стремясь увести полицию от Натальи. Она на каблуках и не сможет убежать, а он бегает быстро.

Командир наряда запыхался и отдал приказ патрульному с автоматом.

— Уйдет, урод! Шмаляй!

Сержант присел на одно колено, прицелился и нажал на курок. Он стрелял по ногам убийцы, но парень споткнулся о бордюр, и автоматная пуля прошила Руслану голову.

Восемнадцатилетний паренек из молдавского села упал замертво на московский газон. Его раскрытые глаза уткнулись в подстриженную траву. Он так и не спросил Наталью: зачем здесь вечно стригут траву, ведь этим горожане лишают себя настоящих цветов.

А ВЕДЬ ТОБОЙ МОГ БЫТЬ И Я

1

Ты лежишь в военном госпитале. В хирургическом отделении. В восемнадцатой палате. Твоя палата очень маленькая — это небольшая узкая комната с высоким потолком и бледно-зелеными стенами. Говорят, такой цвет успокаивает. Твоя кровать стоит слева от двери спинкой к окну. У противоположной стены ближе ко входу есть другая кровать, а третья здесь попросту не поместится.

Окно расположено за тобой, и в минуты прояснения ты смутно видишь белое пятно двери, стены, вторую кровать, капельницу, медсестру, все это кружится, плывет, заслоняя друг друга, и наваливается на тебя. Ты закрываешь глаза и слышишь, как за окном шумит большое дерева. Оно то воркочет монотонно, будто прогуливается, не спеша и спокойно дышит, а то встрепенется, заволнуется, зашумит с надрывом, словно, запыхавшись, убегает от кого-то.

Ты уверен, что это береза. Тебе очень хотелось бы, чтобы это была береза, ведь тебе так недоставало родных красот во враждебной жаркой стране. Твое желание настолько сильно, что ты даже «видишь» любимое дерево с закрытыми глазами.

Вот высокая береза раскачивается, сокрушается о чем-то, и каждый ее листочек трепещет на ветру, словно много маленьких-маленьких гномиков сидят на ветках и невпопад размахивают зелеными флажками. Но сейчас осень и, наверное, среди зеленых уже много желтых, рыжих и красных флажков. Некоторые из гномиков зазеваются, выронят свой листочек, и тот полетит, кружась и планируя, наслаждаясь обретенной свободой. А береза раскачивается и жалобно стонет, жалко ей терять свой наряд, больно чувствовать, как стынет сок в ее стволе и замирает жизнь.

Ну почему кровать повернута к двери, и нельзя хотя бы мельком взглянуть на красивое дерево!

Ты хочешь спросить о шуме листвы у соседа по палате, чтобы убедиться, что это береза. Для тебя сейчас нет вопроса важнее. Ты пытаешься, разлепляешь сухие губы, но только слабый хрип раздается из твоей груди. Тебе нельзя напрягаться, не трать силы.

Ты не знаешь, что даже если бы тебе удалось спросить, твой сосед Женя не смог бы ответить. Он был в плену, и ему выкололи оба глаза. Но и этого душманам показалось мало, ему отрубили ногу. Рубили выше колена, небольшим декоративным топориком, поэтому рубили долго и неаккуратно. Однако Жене повезло, в бессознательном состоянии, без глаз, без ноги, в луже собственной крови он был отбит нашими.

На запах крови прибежала большая черная собака. Она взглянула на молодого инвалида, на оцепеневших солдат, стоявших рядом, на отрубленную ногу, на красивую резную ручку топорика, забрызганную кровью, поджала хвост и поплелась прочь, ничего уже не понимая в жестоком мире двуногих.

Так было. И возможно, на нелегком и опасном солдатском пути ты встречал Женю — молодого и стройного, с добрыми и открытыми серыми глазами.

Сегодня к Жене приехал отец. Сейчас он ходит по коридору и рассказывает медсестрам и врачам о том, как съездил в Москву в известную глазную клинику. Он был здесь и раньше — мрачный, придавленный горем, но в данный момент на его лице можно разглядеть легкую тень робкой надежды.

— Я был на приеме у главного врача и даже с их директором разговаривал, — рассказывает отец Жени пожилой медсестре Марии Кузьминичне. — Главврач изучил ваши исследования и сказал, что нервы у сына не повреждены, только глаза вытекли, а это поправимо, пересадка глаз возможна. Я отдам Жене свой глаз, врачи сами выберут какой лучше. Вы верите, что получится?

Мария Кузьминична кивает, пытаясь ободряюще улыбнуться. Отец солдата озабоченно продолжает:

— Побыстрей бы у Жени нога заживала, мы бы сразу поехали в Москву, а там…

Медсестра торопливо склоняется над бумажками. Как не крепилась, но женщине не удается сдержать слез. Слишком скорыми они стали в последние месяцы, как начали доставлять тяжелораненых мальчишек из Афгана. По ее щекам слезинки катятся, а у растревоженного надеждой Жени, слезы скапливаются в пустых глазницах маленькими озерцами.

— Вот только обидно, дальнозоркость я себе нажил, дурень старый, — беспокоится отец Жени — Молодому парню, и мой стариковский глаз. Знал бы, что беда случится, всю жизнь берег бы глаза.

Девятнадцатилетний Женя в госпитале уже два месяца. Его культя продолжает гноиться и кровоточить — что только врачи не делали! И таких как он — молодых, безногих — здесь на два добрых взвода наберется. Мины делают свое кровавое дело.

Тебя в госпиталь доставили нынешней ночью. Твоего имени пока не знают, поэтому говорят просто: «Новенький из восемнадцатой». Сейчас в отделении ты самый тяжелый. Крепись, тебя ждет многочасовая операция.

Первым о тебе узнал Мишка из двадцатой. Он часто мается, не спит по ночам, выходит на костылях в коридор и, примостившись на подоконнике, наблюдает, как машины «скорой помощи» привозят из аэропорта новеньких. Такие встречи здесь втайне ждут, надеясь узнать точные новости «из-за речки» или встретить знакомого. Хочется увидеть друга, хотя не дай Бог ему здесь оказаться.

В окружной госпиталь привозят только тяжелораненых.

2

Сегодня в Мишкиной палате событие. Его соседу, Сереге, родители с Белгородчины прислали посылку. Посылка — это маленькая радость, едва ли ни единственная оставшаяся этим ребятам. Сейчас в двадцатой трое приятелей дружно хрустят крепкими яблоками, грызут лесные орехи и щелкают поджаристые семечки.

А довольный Серега оживленно рассказывает:

— У нас этих яблок, бывает, уродится — пропасть! Деревья обсыпные стоят. Подпорки ставим, ветки подвязываем, а то дерево располасуется. Я, когда еще пацаном был, бывало, с утра их так натрескаюсь, что потом в сад три дня глаз не кажу. А у одной бабки такие сладкие дули росли — ну все одно, что медовые. Мы, бывало, дождемся темени и к ней через плетень. Натрусим дуль, груш по-нашему, полну пазуху навалим, и тикать со всех ног! Гляди, заприметит, лаяться после придет.