Расследование - Станислав Лем

«Он ничего не заметил? Возможно ли это? — молниеносно подумал Грегори. — Но это невозможно, разве что… разве что он глуховат. Ну конечно, возраст». Любой ценой он пытался сосредоточиться, вспомнить еще звучавшие в ушах слова Шеппарда, смысла которых он, однако, так и не осознал.

— Ну, конечно, разумеется… — пробормотал он. И, опомнившись: — Сисс такой отшельник, что о надежном алиби трудно говорить. Следовало его допросить, а я не сделал этого. Да, я провалил расследование. Провалил… Даже женщину, которая ведет его хозяйство, я не допросил…

— Женщину?.. — с явным удивлением произнес Шеппард. Он смотрел на Грегори с таким выражением, словно сдерживал смех. — Это его сестра! Нет, право, Грегори, нельзя сказать, что вы преуспели! Если вы не захотели допросить ее, следовало хотя бы допросить меня! В день, когда исчезло тело в Льюисе, вы помните, между тремя и пятью часами ночи, Сисс был у меня.

— У вас? — шепотом спросил Грегори.

— Да. Я уже тогда привлек его к сотрудничеству, сначала приватно, то есть предложил ему материалы, имевшиеся у меня дома. Он ушел сразу после полуночи: не могу сказать точно, то ли в пять минут первого, то ли ближе к половине первого, но, даже предполагая, что полночь едва миновала, он должен был бы, сев в машину, мчаться на бешеной скорости до самого Льюиса, и то я сомневаюсь, что он успел бы прибыть на место к трем часам утра. Скорее, около четырех. Но не это самое главное. Вы знаете, есть различные формы материального неправдоподобия, например, когда сотню раз бросают монету и девяносто девять раз выпадает орел. Есть, однако, и неправдоподобия психологические, граничащие с абсолютной невозможностью. Я знаю Сисса много лет, это человек трудновыносимый, резкий и колючий эгоцентрик, при всем блеске ума, абсолютно лишенный такта или, может быть, просто не считающийся с тем, что нормы поведения соблюдаются не столько из вежливости, сколько ради простого удобства общежития. Насчет него у меня нет никаких иллюзий, но чтобы он мог прятаться на четвереньках под старыми гробами в мертвецких, чтобы подклеивал пластырем отвалившиеся челюсти покойников, чтобы выдавливал в снегу следы, ломал голову над тем, как устранить посмертное окоченение, чтобы тряс мертвым телом, словно куклой, пытаясь напугать полицейского, — все это абсолютно не вяжется с Сиссом, которого я знаю. Прошу учесть: я не утверждаю, что он не смог бы совершить преступления и даже злодеяния; считаю только, что он не способен осуществить его в столь ужасающе тривиальных обстоятельствах. Реален только один из этих двух Сиссов — либо тот, который провернул весь этот кладбищенский трагифарс, либо тот, которого я знаю. То есть, чтобы суметь срежиссировать такое, он должен был постоянно играть роль совсем другого человека, чем он есть на самом деле, или, выражаясь осмотрительнее, каким он оказался бы, совершив то, в чем вы его подозреваете. Неужели такая последовательная игра кажется вам возможной?

— Я уже сказал: мне кажется возможным все, что избавляет меня от необходимости верить в чудеса, — глухо произнес Грегори и принялся потирать руки, словно внезапно почувствовал озноб. — Я не могу позволить себе роскошь заниматься психологическими опытами. Я должен найти виновника, найти любой ценой. Может, Сисс безумец, может, маньяк, страдающий распадом личности и раздвоением сознания, может, у него есть сообщник и своей теорией он лишь прикрывает подлинного виновника вариантов множество, это дело экспертов.

— Вы можете ответить на один вопрос? — мягко спросил Шеппард. — Я хотел бы подчеркнуть, что отнюдь не собираюсь ничего вам внушать, ничего не предполагаю заранее и откровенно признаюсь, что в этом деле ничего, совершенно ничего не понимаю.

— Что это за вопрос? — резко, почти грубо бросил Грегори, чувствуя, что бледнеет.

— Почему вы не допускаете возможности иного объяснения, кроме чисто криминального?

— Но ведь я уже говорил, говорил неоднократно! Потому что альтернатива здесь одна — чудо!

— Вы так считаете? — произнес Шеппард, как бы вдруг опечалившись. Он встал, пригладил полы сюртука. — Ну что ж, пусть так. Алиби Сисса, о котором я говорил, необходимо еще проверить, не так ли? Я имею в виду случай в Льюисе, ибо в тот день я видел доктора только до полуночи. Мой плащ, кажется, здесь? Благодарю вас. Пожалуй, надо ожидать перемены погоды, мой ревматизм дает себя знать и мне тяжело поднимать руку. Благодарю вас. Уже за полночь. Я засиделся. До встречи! Да, еще одно: может быть, в свободное время, для разминки, вы разберетесь и сообщите мне, кто здесь, в кабинете, так скрипел, когда мы беседовали? Это-то не было чудом, не так ли? О, прошу, прошу не изображать удивления, вы это хорошо слышали! Может быть, даже слишком хорошо? Выход на лестнице, прямо вниз и через гостиную с зеркалами, я не путаю? Нет, прошу, не провожайте меня. Входная дверь на замке, но я заметил, что там торчит ключ. Вы можете позже ее запереть, воры не свирепствуют в этом районе. Спокойной ночи, а прежде всего спокойствия и благоразумия.

Он вышел, а Грегори поплелся за ним, не совсем отдавая себе отчет в том, что делает. Шеппард, не колеблясь, проследовал через анфиладу комнат и сбежал по лестнице к подъезду. Детектив спускался за ним медленно, держась за перила, словно пьяный. Входная дверь неслышно захлопнулась. Грегори дошел до нее, замкнул на ключ, дважды повернув его в замке, потом вернулся наверх — с гудящей головой, с воспаленными, словно от огня, глазами. Он так и рухнул одетым на постель. В доме теперь царила полная тишина, в окнах маячили далекие огни, часы тикали тихо; так он лежал довольно долго.

Через некоторое время ему показалось, что лампа на столе светит слабее, чем раньше. «Вероятно, я страшно переутомился, — подумал он, — надо заснуть, иначе завтра буду ни на что не годен». Но не пошевелился. Что-то похожее на облачко или полоску дыма промелькнуло над пустым креслом, в котором недавно сидел Шеппард, но Грегори не удивился; он продолжал лежать неподвижно, вслушиваясь в собственное дыхание. Неожиданно послышался стук.

Три четких, раздельных удара заставили его повернуть голову к двери. Но он все равно не встал. Стук повторился. Он порывался сказать: «Войдите», но не мог; в горле у него пересохло, словно после попойки. Он встал, направился к двери и, взявшись за дверную ручку, замер, ибо неожиданно это было как вспышка — его осенило. Он понял, кто стоит по ту сторону. Рванув ручку на себя, Грегори высунулся в темноту — за дверью никого не было. Он выбежал в длинную полосу света, падавшую из распахнутых дверей; руки он вытянул, чтобы не налететь на того, кто должен был стоять за порогом, — но там никого не было.

Он шел дальше и дальше, эхо его шагов становилось все громче. «Как огромен этот дом», — подумал Грегори и сейчас же заметил высокую фигуру, отступавшую в боковой коридор. Он устремился туда — послышался легкий, стремительный топот ног, кто-то убегал от него. Неожиданно прямо перед собой он увидел закрывающуюся дверь, влетел в нее и с трудом остановился перед кроватью, застланной голубым одеялом. Он смущенно попятился, ибо узнал комнату мистера Феншоу. Лампа с алебастровым в прожилках абажуром висела низко над столом, почти касаясь его; стол был придвинут к кровати, в глубине комнаты высился шкаф с выпуклыми дверцами, а у стены, смежной с комнатой Грегори, стояли два женских манекена, какие можно видеть в салонах мод. Они были обнажены, свет лампы отражался на их кремовых туловищах. У обоих были красивые настоящие волосы; один из них, стоявший лицом к Грегори, с учтивой, мертвой улыбкой мерно постукивал пальцем в стену. Грегори оторопел.