Девочка, которая любила играть со спичками - Гаетан Суси

Братец ударился в такую панику, что пальнул в них из ружья. Потом, бросив пищаль на бренные останки нашей лошади, он с головокружительной скоростью покинул поле боя, и хватит. А нищий встал с меня, натянул штаны, не причинив мне, к счастью, никакого ущерба, да прославится имя твое во веки веков за ниспосланную мне милость, и захромал от меня прочь на культе своей деревянной в их направлении, махая руками лукавым прохиндеям, как будто он невинен, как агнец божий, и так рад их появлению, что его прямо до трясучки проняло, шакала этого позорного. А я тем временем, улучив момент, воспользовалась ситуацией и со всех ног поспешила укрыться в склепе вместе со Справедливой.

До сознания которой, казалось, доходило, что с нами приключились все эти несчастья: я говорила уже вам, что в голове у нее еще теплился разум. Она была в себе, то есть она очень-очень медленно поворачивала свою тяжелую голову направо и налево, издавая долгий, жалобный, монотонный, непрерывный стон — аааааааааа-ааааах, который еле-еле доносился из ее горла. Только раз я раньше видела ее в таком состоянии, и мне тогда было совсем не до смеха, потому что произошло это тогда, когда папа срезал с нее покровы, ножницы у него вдруг соскользнули и поранили ей кожу, которой на теле почти не осталось, и она так же начала голову от боли поворачивать направо и налево, и так же заунывно и тихо тянула свое ааааааааааааааах, а папа плакал, потому что его терзали угрызения совести, а потом минуты две он нежно и бережно покрывал поцелуями лоб Справедливой Кары. Я смотрела в окно на лукавых прохиндеев и на нищего, затесавшегося к ним в самую середину, он оживленно подпрыгивал на своей деревяшке, корча из себя героя. Их, должно быть, там с дюжину собралось, мне их даже пересчитывать было противно, вот так. Одному, если я правильно уловила суть дела, ляжку зацепила ружейная пуля, выпущенная братом, и он тоже из себя героя разыгрывал, демонстрируя ляжку всем остальным. Они смотрели в сторону избы-читальни, как мы ласково называли библиотеку вашей покорной слуги, напряженно соображая, что им делать с пламенем, полыхавшим все сильнее и сильнее, и густыми клубами валившего оттуда красновато-бурого дыма. Беспорядочные метания ближних по кругу выдавали охватывавшую их панику. С ними был и священник, тот самый святоша, который влепил мне вчера пощечины, он делал вид, что молится за упокой души останков того, кто еще совсем недавно был рыцарем в кожаных доспехах и самой большой моей в жизни любовью, и при мысли об этом я сжала зубы и насупила брови, так мне захотелось дать хорошего пинка этим опухолям в сутане. В конце концов братишка сам к ним вернулся по собственной воле, скажу я вам, чтобы признать свою безоговорочную капитуляцию. Упав перед соседями на колени, чуть ли не упершись плечами в землю, так что задница его отклячилась, зависнув в воздухе, он прикрывал затылок обеими руками и трясся, как мятное желе, которым мы, бывало, сдабривали овсяную кашу Справедливой, я знаю, о чем говорю. Полицейский давешний, с пистолетом огромных размеров, как мне показалось, мягко заговорил с братом, чтобы у того совсем с испуга крыша не поехала, он сказал ему подняться с земли, но, как вы сами понимаете, братишка так и стоял на коленях с откляченной задницей, прикрывая себе затылок руками, и сдвинуть его с места не было никакой возможности. Им самим пришлось встать на колени, чтобы защелкнуть ему наручники. Так-то оно лучше, если хотите знать мое мнение.

Ничто не вечно под луной, таков закон вселенной, взять хотя бы эту книгу заклятий, осталось всего несколько страниц до главной жертвы. Времени у меня совсем в обрез, я даже рассказать обо всем не успею, вы сами видите, какая меня охватила растерянность. Вдобавок ко всем моим невзгодам я вот что хотела бы еще присовокупить: я на минуточку задумалась обо всем, что с нами приключилось со вчерашнего утра, обо всех неудачах, ярости, панике и унижениях, которые, как нам казалось, вообще-то, как говорится, не имели к папе нашему никакого отношения, так вот, на самом деле все было именно так, как хотелось бы папе. Мне показалось, что сами мы ничего и не делали, а только продолжали ему подчиняться, даже не подозревая об этом, потому что ничего другого не знали и не умели, нас двоих захлестнула исходившая от него фатальная волна, которая и сейчас продолжает нас тащить, и всегда будет нести туда, куда ее его воля направит. Я так это говорю, как думаю. Может быть, мы вообще никогда не переставали быть его куклами, сотворенными из праха. Я хочу сказать, что даже из бездонной пучины кончины своей он все еще продолжал играть нами, дурача наши ангельские головки теми самыми страхами и опасениями, которые я сама выражаю с помощью слов. Отец был не из тех людей, чья власть проходит так быстро. Может статься, и его собственные бренные останки были какой-то игрой, призванной ввести в заблуждение и нас, и всю вселенную в ее печальной совокупности. Я подумала об этом, глядя на яму у сосновой рощи, где брат захоронил впечатляющие папины останки, и сказала себе, что если когда-нибудь люди начнут поговаривать, что под этим безымянным крестом без даты снова что-то со скрытой издевкой станет шевелить землю, каким бы слабым ни было это шевеление, я, как вы сами понимаете, совсем этому не удивлюсь. То есть я хочу сказать, что наши ближние в силу их человеческой природы склонны удивляться, столкнувшись с чем-то, что исчезло неведомо куда, и это наводит их на мысль о царстве мертвых, будоражит их воображение. Потому-то первый признак любой религии, если я не ошибаюсь, всегда состоит в том, что труп начинает шевелиться.

С меня довольно, премного вам благодарна. Нет у меня никакого интереса к спектаклю, который разыгрывают лукавые прохиндеи, я начала паковать вещи, пожитки мои немудреные, по склепу разбросанные, и прежде всего взяла деревянную дощечку, о которой я обязательно вам дальше расскажу, как только выдастся свободная секундочка, появится у меня еще такая возможность обязательно, пока все слова не прольются дождиком. Еще я взяла картинку своего любимого прекрасного рыцаря и засунула ее себе на живот под юбкой, и ветхий словарь воспоминаний де Сен-Симона, распадающийся на избранные разделы. По выражению Справедливой Кары, пристально следившей за тем, что я делала, нетрудно было себе представить, что она что-то понимала, потому что она перестала медленно мотать головой направо и налево и пристально за мной наблюдала, пока я укладывала свои вещи, и глаза ее при этом как бы подернула поволока утраты. Но, в конце-то концов, разве мы здесь находимся, я имею в виду землю эту треклятую, чтобы разговоры задушевные разговаривать?

Я подошла к ней поближе и присела перед ней на корточки, чтобы можно было ее достать рукой и ртом. Улыбнулась ей, череп ее поглаживая, и показала на цепь, вмурованную в стену, печально пожала плечами, как бы объясняя ей, что при сложившихся обстоятельствах я бы и хотела забрать ее отсюда с собой, да ничего не могу сделать, потому что это просто невозможно. Я даже сказала ей, что все кончится хорошо, потому что ближние наши ее найдут и тогда, может быть, у нее начнется новая жизнь, полная солнца за пределами ее мрачного узилища. Бедная Справедливая Кара, как же она на меня смотрела. И в самом деле, клянусь вам, глаза ее были похожи на мои как две капли воды, как будто я летом гляделась в колодезное ведро. Она вновь затянула свой заунывный, протяжный, нескончаемый стон, но я нежно положила ей на зубы ладонь, улыбнулась ей и посмотрела на нее взглядом, который на этот раз был полон не сверкающих молний, а соленой воды, что должно было ее хоть немножечко успокоить, по крайней мере, об этом я молила небеса, если они вообще существуют. Что же касается стеклянного ящика, я сказала себе, пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов, и хватит, прошмыгнула наружу с черного хода и была такова. Лукавые прохиндеи меня даже не заметили.