Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза - Елена Арсеньева

Впереди слабо светилась табличка над дверью — «Туалет», и Алёна поспешно пошла туда, делая вид, что испытывает неотложную надобность в посещении этого заведения. На самом деле надобности никакой не было, поэтому она сделала всего лишь несколько шагов и приготовилась повернуть назад, потому что спор за той дверью возобновился, и снова на повышенных тонах, — как вдруг услышала тихий голос, раздающийся из палаты, мимо которой Алёна проходила:

— Пить… водички дайте… сестра…

Никто не отозвался.

— Водички мне дайте… пожалуйста…

Алёна осторожно приотворила дверь и заглянула внутрь. Это была маленькая полутемная комната, освещенная только крошечным ночником, при свете которого можно было разглядеть две кровати. Одна была пуста и застелена, на второй лежал крупный, полный человек. Он слабо шевелил рукой, чтобы достать стоящий на тумбочке поильник, но не мог не то что дотянуться до него, но даже поднять руку.

— Сестрица, — пробормотал человек, — воды, ради бога.

Алёна подошла и напоила его, осторожно поддерживая голову. Больной выпил все, что было в поильнике, попросил еще, Алёна налила из большой бутылки с надписью «Аквабаланс», стоявшей на полу около кровати, снова поднесла к губам больного поильник, и наконец старое, морщинистое, с резкими чертами, заросшее щетиной лицо расслабилось, улыбка появилась на бледных губах.

— Хорошо, — шепнул он, улыбаясь Алёне опухшими темными глазами. — Как хорошо! Когда Таня сидела тут, я пить не хотел, а сейчас чуть не умер от жажды. Звал-звал — не идут. И тут вы пришли. Вас как зовут?

— Алёна.

— Леночка, — пробормотал больной. — Леночка…

Алёна хотела со своей всегдашней строптивостью поправить: не Леночка, а Алёна, ведь она терпеть не могла своего, так сказать, мирского имени, — но старик закрыл глаза. Алёна решила, что он засыпает, а потому не стала спорить.

Но старик не спал, а что-то бормотал. Решив, что он снова просит пить, Алёна склонилась к нему и услышала:

— Леночка, моя дорогая… я теперь все знаю, все вижу… ты правду сказала, что я тебя всю жизнь буду любить, что всех ради тебя забуду. Всю жизнь… И тебя уже нет, а я старик, а все вижу, как там, на чердаке… Леночка… я скоро приду к тебе, ты меня жди, я уже скоро…

Леночка… хм, подумала Алёна, на самом деле это такое красивое, такое хорошее имя, почему оно ей всю жизнь не нравилось? Может быть, потому, что его никто не произносил с такой щемящей нежностью?

Бормотание стихло, Алёна встревоженно нагнулась еще ниже, но старик дремал, и она выпрямилась, повернулась, чтобы уйти, как вдруг он снова забормотал:

— Холодно! Мне холодно!

В комнате и в самом деле было прохладно из-за кондиционера, а укрыт старик оказался только легким покрывалом. Алёна нашла пульт и выключила кондиционер, а потом, увидев, как вздрагивает и зябко ежится больной, сняла с себя белый платок и принакрыла им плечи старика.

И, словно по волшебству, тот успокоился, начал дышать ровно и спокойно.

Алёна решила немножко подождать, пока он уснет покрепче, а потом забрать платок. Но сначала нужно было найти медсестру и попросить, чтобы старику принесли одеяло.

Она на цыпочках вышла из палаты и чуть ли не подпрыгнула, услышав позади громкое всхлипывание.

Повернулась. Из той двери, откуда недавно доносился спор, выскочила высокая полная женщина в белом халате и, закрыв лицо руками, кинулась прямо на Алёну.

— Выпей воды и успокойся! — посоветовал кто-то за дверью, и она захлопнулась.

Силясь удержаться на ногах, Алёна подхватила женщину:

— Осторожней!

Та отстранилась, отвела руки от лица и взглянула на Алёну слепыми от слез глазами:

— Ой, это вы… что вы здесь делаете?

Алёна с изумлением обнаружила, что стоит чуть ли не в обнимку с Татьяной… с той самой горничной из «Дерибаса», Танюткой, уволенной по ее вине.

— Я… — растерянно пробормотала она, — я жду одного знакомого. А вы? Таня, вы на меня, наверное, сердитесь, но честное слово, я на вас никому не жаловалась, это недоразумение…

Танютка снова закрыла лицо руками:

— Да о чем вы?! Вот так живем-живем, злимся, что-то строим из себя, а потом раз — и нет человека! Умирает такой хороший человек, такой добрый… а я ничего не могу поделать…

Алёна вдруг вспомнила, что на пышной Татьяниной груди в ночь заселения в гостиницу был бейджик с надписью: «Татьяна Мазур». Арнольду некоторое время назад звонила Татьяна, жена Бори Мазура, племянника Юлия Матвеевича Батмана. Так вот оно что, Танютка о старом коллекционере горюет. Он дядя ее мужа, а она оплакивает его, будто родного человека! Видимо, он был… да почему был? Он ведь еще жив! — и в самом деле добрый и хороший человек.

А Танютка между тем никак не могла уняться, все плакала да плакала. Алёна встревожилась, что эти рыдания разбудят спящего старика, и повела Танютку в холл, мимо двери, где мужские голоса все еще шипели друг на друга, изредка прерываемые чьим-то успокаивающим рокотом.

Они сели рядом на стул, Танютка почему-то крепко держала Алёну за руку, словно это ее успокаивало:

— Вы знаете, я когда замуж вышла, как в клоповник попала. Борик, мой муж, он хороший такой, а его двоюродные братья — это ужас! Дядю все время уговаривали коллекцию продать. А для него вся жизнь в этой коллекции. Вот теперь кольцо украли, они на него напустились, как коршуны, Борик в командировке в Киеве, только завтра вернется, а они тут лаются… дядин знакомый юрист приехал, чтобы их успокоить, а Додя, как змей, всех жалит, подзуживает, чтобы юрист дал им доверенность на продажу коллекции, пока дядя не оклемался!

«Так, — смекнула Алёна, — юрист — это она так Арнольда называет, а другие — это Павлуша, который на сером «мерсе» приехал, и какой-то Додя. Додя… что за дурацкое имя… а ведь я уже слышала его где-то…»

И тут же она вспомнила, где. Об этом Доде говорили Жора и Алик на базаре! Жора жаловался, что Додя помешал ему купить большую партию бичка и уверял, что у него десять ног, как у паука, и он всеми гребет к себе. Ну что ж, насчет количества ног, вернее, лап у паука Жора и впрямь ошибся, но насчет Додиной сути — похоже, ни чуточки!

Татьяна постепенно перестала всхлипывать:

— Спасибо… мне рядом с вами как-то спокойнее стало. И вы не думайте, я на вас ничуть не в обиде, я все равно хотела из гостиницы уйти, надоело. Иной раз думаешь, не в гостинице работаешь, а в борделе, вот честное слово! Взять хоть эту Зорбалу…

Танютка сокрушенно махнула рукой и встала:

— А, ну их. Даже говорить неохота. Пойду домой, там малые одни. Только еще раз на дядю Юлика посмотрю, как он там спит. А вы остаетесь?

— Да нет, я тоже ухожу, — махнула рукой Алёна, вдруг ощутив, что ее начала одолевать зевота. — Мой знакомый задерживается, а я спать хочу. До свиданья, Татьяна. Пусть все уладится.