Смерть под ножом хирурга - Тесс Герритсен

— Я сам позабочусь о своей репутации, спасибо.

Она откинула голову и взглянула ему прямо в глаза:

— Кажется, настало время мне позаботиться о своей!

Они находились в опасной близости друг от друга и оба были напряжены. Он видел, что, несмотря на деланое безразличие, ее выдают глаза — откровенное желание вспыхивает и плещется в зеленой глубине. Он с трудом себя сдерживал.

А потом случилось то, что должно было случиться…

— Какого черта, — его голос внезапно охрип, — все равно обе наши репутации горят синим пламенем.

Дэвид дал волю долго сдерживаемым чувствам, схватил ее, прижал к себе и поцеловал. Она слабо протестовала, но уже была прижата спиной к стене, и тут же ее тело мягко подалось, она обвила руками его шею, губы раскрылись навстречу, поцелуй становился все более глубоким, требовательным. Застонав, она повисла на его руках, сжигаемая нетерпением. Неловкими пальцами он уже стягивал с ее плеч платье, кружевной лифчик, как по волшебству, был сдвинут, обнаженная грудь оказалась под его рукой, и они оба знали, что на этот раз никакого отступления не будет, оно уже невозможно. Теперь она принялась расстегивать рубашку на его груди, с ее губ слетали нетерпеливые бессвязные возгласы. Он стал помогать, общими усилиями рубашка была сброшена к тому времени, как они добрались по коридору до его спальни. Ботинки, носки и брюки отправились на пол. Кровать громко скрипнула, принимая тяжесть двух тел. Не было никаких прелюдий, ждать не могли оба. Губы его не покидали ее губ, руки переплелись, и он вошел в нее так сильно и глубоко, что она приглушенно вскрикнула под его губами.

Он остановился, застыв в напряженном ожидании, и прошептал:

— Я тебе сделал больно?

— Нет… О нет…

Одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы понять — она вскрикнула не от боли, а от восторга, потому что, заставляя его продолжать, стала нетерпеливо двигаться под ним, хотя он пытался ее остановить, обрести контроль над собой, чтобы не сразу достичь пика, вершины. Но она торопила, вынуждала к мощным рывкам, и яростный финал оказался неминуемо скор, а потом началось головокружительное падение в бездну. Они лежали без сил, опустошенные. Казалось, прошла целая вечность. В тишине слышалось только шумное дыхание. Капли пота стекали с его спины на ее голый живот. За окнами волны с шумом разбивались о дамбу.

— Теперь я знаю, что такое быть поглощенной без остатка, — прошептала она, когда последний луч заходящего солнца скользнул в комнату.

— Неужели я такое совершил?

Она вздохнула.

— От меня ничего не осталось.

Он тихо рассмеялся и коснулся влажными губами мочки ее уха.

— Нет. Кажется, кое-что съедобное еще осталось.

Она закрыла глаза, отдаваясь ласке и чувствуя, как тепло вновь возвращается и его волны идут по телу.

— Никогда не думала, что ты окажешься таким.

— Каким?

— Таким… захватчиком.

— А что ты ждала?

— Лед и махровый эгоизм, — она рассмеялась, — и, как всегда, ошиблась.

Он пропустил через пальцы каштановую прядь, глядя, как волосы струятся шелковистым потоком.

— Я кажусь неприступным? Это наследство от отца. Суровый отпрыск семьи из Новой Англии. Его лицо многих пугало во время судебных слушаний.

— Он тоже был адвокатом?

— Окружной судья. Умер четыре года назад. Неожиданно упал прямо во время вынесения приговора. Но он и мечтал о таком конце. — Дэвид улыбнулся. — Его уважали и побаивались.

— Закон и порядок?

— Абсолютно. В противоположность матери, которая расцветала на анархии.

Кейт рассмеялась:

— Взрывоопасная смесь.

— О, так и было. — Он провел пальцем по ее губам. — Почти такая же, как у нас с тобой. Я и подумать не мог, что у нас могут возникнуть близкие отношения. Знаешь, я помню, что в доме искрило от напряжения, когда они были вместе.

— Они были счастливы?

— Вполне. Конечно, их изматывали постоянное противостояние и вечные споры, но они все равно были счастливы.

В окна вползал сумрак. Он провел по ее телу рукой, как будто изучая все изгибы, и от этой медленной ласки мурашки пошли по коже.

— Ты прекрасна, — прошептал он, — никогда не думал…

— О чем?

— Что окажусь в постели с женщиной-доктором, ненавидящей законников. Странная пара.

— А я чувствую себя мышкой, с которой играет огромный кот.

— Ты боишься меня?

— Немного. Нет, очень боюсь.

— Но почему?

— Не могу переступить чувство, что передо мной враг.

— Если я враг, — он скользнул губами по ее плечу и зашептал на ухо, — то такой, что сдался на милость победителя.

— Это вы сейчас решили, советник?

— Сразу, как увидел тебя.

— А перед тем как меня встретить, что было?

— Жизнь была очень скучной.

— Верится с трудом.

— Я не говорю, что был все время один. Но я осторожен в связях. Может быть, даже слишком осторожен. Мне трудно привыкать к людям.

— Трудно представить.

— Я имею в виду, что тяжело схожусь с людьми и, если в отношениях наступают сложные моменты, не знаю, как себя вести.

Она взглянула на его белевшее в сумерках лицо.

— Что было не так с твоим браком, Дэвид?

— О, мой брак, — он перекатился на спину и вздохнул, — ничего особенного. Мы все время ссорились, она жаловалась по поводу моей холодности, упрекала, что я такой же, как отец. Я возражал. А теперь думаю, она была права.

— А мне кажется, тебе просто нравится носить ледяную маску, скрывать, какой ты на самом деле. — Она повернулась к нему. — Ты боишься близости.

— Углубляешься в психоанализ?

— Потому что я столкнулась с мужчиной, полным комплексов.

Он убрал с ее щеки прядь волос, взглянул на кровоподтек.

— Кажется, бледнеет. Когда я его вижу, то впадаю в ярость.

— Ты однажды сказал, что это тебя возбуждает.

— Скорее пробуждает древний инстинкт — защищать свой очаг и свою женщину от опасности.

— О, кажется, мы углубились в доисторический период?

— Послушай, — он засмеялся, — а я проголодался, почему бы нам не подогреть спагетти миссис Фридман? Откроем бутылочку вина. А потом… — Он притянул ее к себе, и она с готовностью прильнула к нему.

— А потом?

— А потом я тебя растерзаю, как и должен поступить адвокат с подозреваемым врачом. Но сейчас лучше нам выбраться отсюда, иначе ты снова соблазнишь меня. И так будет длиться бесконечно, а потом они найдут нас распростертыми на постели, обессилевшими и истощенными.