Успокоительное для грешника - Кэролайн Роу

— Жуакин.

— Они расследовали все обстоятельства и написали мне о том, что им говорили о Жуакине — что он похитил старую чашу из запертого шкафа в церкви, или, по крайней мере, что шкаф оказался взломан в тот день, когда молодой человек исчез. И это совпадает с его рассказом.

Погоню за Жуакином прервала внезапная перемена погоды, пошел проливной дождь со снегом. Преследователи поспешили домой; но Жуакин, кажется, перенял у лис и куниц не меньше, чем у отца Ксавьера. Он нашел каменистую нору, свернулся в ней клубком и уснул. Преследователи нашли его следы, которые вели к той норе. Что произошло потом, можно только догадываться, — добавил дон Видаль.

— Вы полагаете, что наш юный монах — вовсе не монах?

— Возможно, — ответил настоятель. — Но, как вам известно, в епархии Риполь, к примеру, в горах много маленьких монастырей. В большинстве из них приняли бы здорового, работоспособного молодого человека без особых расспросов. Краткость его пребывания с ними может объяснить его незнание и общую путаницу.

— Совершенно верно. Опросить всех было бы трудно.

— Я обнаружил еще кое-что, — заговорил настоятель. — Хотя, возможно, вы и не сочтете это свидетельством, но это вполне совпадает с тем, что я знаю о характере Жуакина. Этой зимой, как вы помните, было два сильных бурана, один перед Рождеством, другой — весной. Отец Ксавьер сказал настоятелю Сан-Льоренте, что даже мать прокляла Жуакина как праздного вора и глупого олуха, не стоящего ничьих молитв или слез. На стороне молодого человека были только он и пекарь. Они много молились о его безопасности в метель.

Пекарь утверждал, что у Жуакина не хватило бы ума похитить такую вещь. Он мог украсть лепешку, если бы она попалась ему на глаза и он был бы голоден, но на кражу чего-то из церкви был способен не больше, чем их кошка. Отец Ксавьер согласился, правда, он считал, что Жуакина удержали бы трепет и благоговение.

— Как вы говорите, это не свидетельство, но все-таки важно.

— Ваше Преосвященство, как брат Жуакин пришел к вам, в монашеской одежде?

— Да, благодаря отзывчивости несчастного Гвалтера Гутьерреса. Это было незадолго до конца зимы, — заговорил епископ. — Кажется, в феврале. Гвалтер рассказывал, что он укрывался от сильной метели в какой-то таверне в Фигуересе, и туда вошел, пошатываясь, молодой монах. Ступни его были обернуты тряпьем, ряса была грязной, рваной, ноги были мокрыми до колен, и он дрожал от холода или лихорадки.

Гвалтер говорил, что этот несчастный молодой монах, стоявший у двери, напоминал своим видом утонувшую крысу. Он предложил парню войти и сесть поближе к огню, чтобы согреться. Затем, — продолжал Беренгер, — заказал тарелку хорошего супа для несчастного брата и чашу вина. Когда монах сказал, что не сможет заплатить, Гвалтер велел хозяйке приписать это к его счету и найти монаху постель с теплыми одеялами. Вы помните, каким он был щедрым, — добавил епископ.

— Да, в самом деле, — сказал дон Видаль.

— Гвалтер решил выяснить у молодого человека, откуда он и как оказался там.

Беренгер сделал паузу и отпил глоток вина, чтобы смочить горло.

— Гвалтер пострадал из-за своего неумеренного любопытства, — сухо сказал дон Видаль.

— Да, — сказал епископ. — Но тут хозяйка поставила перед молодым человеком тарелку супа и положила большой кусок хлеба. Тот потерял всякий интерес к Гвалтеру и принялся есть, как в конец изголодавшийся человек.

Гвалтер попытался заставить молодого человека остановиться на минуту — «пока он не навредил себе», по его словам, — и сказать откуда он. Сделал ли он это по доброте или из неумного любопытства, не знаю, — продолжал Беренгер, — но, видимо, снова потерпел неудачу.

Монах отправил в рот еще кусочек хлеба, проглотил его, а затем повернулся к своему благодетелю.

— С гор, — ответил он, сказав чистую правду.

— Значит, у тебя был тяжелый путь, — сказал еще один человек, сидевший поблизости. — Буран еще не кончился.

— Он застиг меня, — сказал брат, откусивший еще кусочек хлеба. — Он был сильным, но я оставался в лесу.

— Значит, ты заблудился, — сказал третий. — Все ясно.

Молодой человек покачал головой.

— Нет. Я шел по течению реки. Но поскользнулся, упал и потерял обувь.

— Значит, идти босиком в такую погоду тебя заставила не вера? — спросил Гвалтер.

Гвалтер говорил, что, видимо, этот вопрос только смутил молодого человека, — сказал Беренгер.

— Видимо, он не понял, о чем говорит Гвалтер, — сказал настоятель.

— Очевидно, вы правы, дон Видаль. Так и не узнав, откуда этот несчастный молодой монах, он спросил его имя и предложил привезти его сюда, заверив, что вы с удовольствием приняли бы его в свой монастырь.

— Конечно, — негромко произнес настоятель.

— Гвалтер решил, что молодой человек — в горячке, с поврежденными ногами — идти дальше не в состоянии, и предложил подвезти его. В благодарность за его доброту молодой монах сказал, что его зовут Жуакин, при этом смотрел на свои ступни так, словно видел их впервые. Хозяйка приготовила ему теплую постель у камина, видимо, решив, что холодный воздух на чердаке убьет его до наступления утра.

— Но в конце концов, — продолжал Беренгер, — Гвалтер привез несчастного Жуакина к себе в дом. Его поместили в комнатке возле кухни, хорошей, теплой, где спал мальчишка-истопник. Когда жена торговца запротестовала против чужака в доме, муж заметил, что, возможно, этот монах из того монастыря, где спасли от смерти их сына, Марти. Кроме того, они послали за врачом.

Исаак рассказывал мне, что едва вошел в комнату к пациенту, в ноздри ему ударил печально знакомый запах гниющей плоти, и он немедленно послал за хирургом, сказав Гвалтеру, что у Жуакина началась гангрена.

— Видимо, на ступнях, — пробормотал торговец. — Он бог весть как долго бродил по лесу без обуви, ступни были обмотаны тряпками.

— Он наверняка их отморозил. Нужно посмотреть, как далеко зашла гангрена. Я могу вылечить его от лихорадки и других болезней, но ему потребуется хирург.

Одного взгляда его дочери оказалось достаточно, чтобы найти гниющие пальцы на левой ноге, четвертый и пятый. К счастью, ничто больше еще не было поражено.

— Ножи хирурга были острыми, — продолжал епископ, — глаза зоркими, руки очень быстрыми. Пальцы оказались отрезаны, рана зашитой и забинтованной чуть ли не раньше, чем молодой человек, уже дремавший от притупляющего боль средства, которое дал ему врач, ощутил это.

Хирург и врач пошли сообщить о результатах своих усилий отзывчивому торговцу, тот уплатил им гонорар. Врач, как только счел подобающим, пришел ко мне, и я распорядился доставить молодого человека в ваш монастырь. Видимо, дон Видаль, вы тогда были в Барселоне.

— Видимо, да. А молодой человек не говорил вам, что монах? — спросил настоятель.