Записки землянина - Вячеслав Колмыков

значит и у Ниминоки. Но мы все-таки попробовали великолепный прохладный напиток из трав и цветов, о которых он рассказывал весь остальной вечер.

Домой возвращались затемно.

Ночь вступила в свои права и за прозрачным стеклом магнитомобиля были видны лишь очертания леса на фоне звездного неба. Я попросил Пазикуу убрать стекло и замедлить скорость. Хотелось подставиться под ветерок, вдохнуть свежего воздуха, почувствовать аромат ночной свежести — сладковатой и пьянящей, какая бывает у меня на родине.

Но я обманулся.

Ничего этого не было — только прохлада и мертвая тишина.

— Пазикуу, у вас, наверное, подобное вряд ли напишут:

Горные вершины

Спят во тьме ночной

Тихие долины

Полны свежей мглой

Не пылит дорога

Не дрожат листы…

— Подожди немного, отдохнешь и ты, — докончил он и ответил. — Нет, не напишут. Нам никогда не вернуть утраченное, а писать о красоте однообразия — это злорадство.

Вот так закончился еще один день. Скоро утро, а спать не хочется — нужно записать все, что произошло со мной сегодня и разложить «по полочкам (черновики я наверное не сохраню).

Глава 21

Двадцать первая запись землянина

Ну, вот и все!

Ничего не вышло.

Я все испортил.

А может и портить-то было нечего? Может, я все это себе придумал?

Глава 22

Двадцать вторая запись землянина

Завтра меня отправят на Землю, а о том, что буду ли я обо всем помнить и останется ли при мне дневник не знаю.

Печально, если так.

В любом случае не жалею, какой бы исход не был. Я закончил свое никчемное время отличными переживаниями. Не хочу винить ни Пазикуу, ни его народ. Наоборот, хочу поблагодарить пусть за случайность, пусть за преднамеренное похищение — все равно.

Если бы время можно было повернуть вспять, то сам бы запрыгнул на их «корабль» и поступил точно так же. но оно неумолимо движется вперед. И я вместе с ним. Ничего не поделаешь.

Проснулся сегодня поздновато. Земное солнце стояло в зените, когда глаза открылись. Еще до того как это сделать, сквозь веки рассматривал темные круги на алой пелене и пытался прочувствовать теплоту лучей, пытающихся преодолеть тонкую преграду.

Но ничего не чувствовал.

Что и говорить, Пазикуу хоть и сделал все возможное, чтобы максимально приблизить сходство, но все же ему не удалось сделать солнце настоящим, которое через окно ласкает и греет тебя, когда не торопишься вставать после бессонной ночи.

Хотелось еще немного поваляться. Было убеждение, что мы сегодня никуда не пойдем. Я приподнялся и достал с полки первую попавшуюся книгу.

— Федор Тютчев, — процитировал я и принялся листать страницы. — «Люблю грозу в начале мая», так это мы знаем. «Часов однообразный бой» — бессонница. «Умом Россию не понять», это точно. Молодец какой Федька!

(и зачем я все так досконально пишу? Тоска видимо. Сам с собой…)

Так я листал до тех пор пока Пазикуу не позвал меня из соседней комнаты. Попросил помочь собрать урожай, я согласился. Раньше он никогда об этом не просил — пропадал в саду, пока я кашеварил или читал неизвестные ранее книги у себя в комнате. Сегодняшний день я провел практически в том же духе. Порой вообще не мог себя занять: ходил из угла в угол; несколько раз выбирался наружу, ходил вокруг купола. В лес ходить не решался. Не нравится он мне. Будто находишься среди искусственных деревьев. Может, если бы не знал, что они убили все живое на этой планете, тогда относился бы к ним иначе. А так они мне противны.

Подолгу смотрел на облака. Ничем от наших не отличаются, если так же не вспоминать слова Пазикуу о том, что дождевая вода на Льуане самая чистая, хотя и самая бесполезная. Видимо с уходом жизни здесь и она потеряла свою прелесть, свою душу, впрочем, как и все вокруг.

И все-таки моя бездеятельность проявлялась только внешне. Я много думал. Думал о том, как предложить свою помощь Ниминоки, а главное, что смогу сделать, если он ее примет. К тому же у меня возникало много вопросов по мере того, как углублялся в размышления. Первый, конечно, был — нужна ли им вообще моя помощь? И с чего я взял, что они рассчитывают на меня? Нужно иметь огромное самомнение и очень себя любить, чтобы поверить в такое. Легче придерживаться первоначальной версии — случайности.

И вот тут в голову начали приходить всякие противоречивые мысли, от теории вероятности, в которой ничего не смыслю, до невозможности совершения ошибок в такой высокоразвитой в техническом отношении цивилизации (на счет остального я бы еще поспорил). Зайдя, в конце концов, в тупик, я выбрал вторую версию моего появления на Льуане, а именно преднамеренное похищение с определенной с целью, в которой, надеялся, не ошибаюсь. Сделал это еще и потому, что так хоть есть о чем подумать, а так как я еще и впечатлительный, и помечтать.

В самом деле, чего мне терять, — думал. Но мои благородные помыслы всякий раз разбивались на не способность разрешить собственные вопросы, начинающиеся на «а почему тогда», «а если» и тому подобное.

Зачем я им, если они могут сделать это сами?

Пазикуу как-то сказал, что их ученые-медики способны сделать из человека любое животное и при этом оставить ему его мозги. Пересадили бы тогда Ниминоки в тигичанина и дело с концом! А потом вернули бы обратно! Или им легче и дешевле использовать землянина так похожего на тигичан как две капли воды? Но я ничего не знаю об этой планете, мало того, не знаю их языка, обычаи и прочее, чем так хорошо владеет Ниминоки.

Это самый веский довод против моей надуманной причастности к происходящему.

Оставив этот вопрос неразрешенным, я переключился на другой.

Если допустить, что все же есть причина, по которой они не могут принять непосредственное участие, как они, впрочем, и говорят, то почему они выбрали меня — неуча, тугодума, паразита, хотя и самокритичного? На моем месте тогда должен быть какой-нибудь полиглот-вундеркинд, способный к обучению, которое несомненно необходимо в таком ответственном деле, можно сказать, вселенского масштаба. Хотя на этот счет у меня есть одна догадка, очень слабая — они страхуются от возможности приобретенных знаний на Земле. Если так, они попали в точку. Несмотря на то, что я все записываю, мне и не смастерить не то что магнитомобиль, а даже ловушку Кудисю. Человеку, попавшему в нее, приходится стоять на четвереньках с