Хэтти Браун и цветной дождь - Клэр Харкап

Но вспышки не было. Бумага медленно опустилась в лужу слюны и мягко легла на её поверхность. Она не загорелась. И не затлела. Ничего с ней не сделалось.

Хэтти нацелила свет фонаря на лист. Наверняка вот-вот что-то произойдёт. Но ничего не случилось. Как такое может быть: слюна уничтожила батарейку, но ничего не сделала невесомой бумажке?

– Бессмыслица какая-то, – пробормотала девочка себе под нос.

– Никакого смысла! – злорадно загоготал надтреснутый голосок.

«Точно. Никакого смысла», – подумала Хэтти. И встрепенулась. Если она права, и голос говорит только ложь, значит, должен в этом быть какой-то смысл. Он нарочно перевирает всё, что она думает, но ей нужно сохранять ясную голову.

– Не понимаю, почему он не был уничтожен, – растерянно пробормотал отец, и Хэтти испугалась, что он чувствует такое же недоумение, что и она. – Что это за бумага?

– Из Хотьгде-Конторы. Когда я как раз собиралась спуститься сюда, множество листов пыталось пролезть ко мне в одежду. Я отбилась от большинства из них, но несколько проскользнуло в карманы.

Хэтти вытащила другой лист и начала всматриваться в покрывавшие его строки, размашисто написанные фиолетовыми чернилами.

Как только луч фонарика осветил листок, отец Хэтти резко втянул воздух.

– Ты можешь что-то разобрать?

– Сложно прочитать. – Хэтти наклонила лист бумаги. – Мне кажется, тут подпись. Кого-то по имени Леди Изабелла.

Листы в карманах девочки шевельнулись.

– Это бумаги моей матери, – негромко сказал Лорд Джаспер.

В темноте дыхание Хэтти замедлилось. Вот он – скрытый смысл.

– Её бумаги защитили меня от Лорда Мортимера, когда он гнался за мной, – призналась Хэтти.

– Он подчас выводил мать из себя. Довольно часто, если честно, – ответил отец, и Хэтти поняла, что он улыбается.

– Но почему листок не взорвался, как батарейка?

– Твою бабушку все обожали: ведь она была самым честным человеком в Гдетам-Нынчесям. Когда строили систему отвода слюны от Хотьгде-Конторы, её просили благословить ров.

История звучала очень знакомо. Сэр Гидеон когда-то рассказывал об этом, чтобы объяснить, почему и ручьи, и сама Хотьгде-Контора не уничтожены ложью.

– Всё, что теперь происходит, было бы ей ненавистно. Это разбило бы её сердце, – прибавил отец.

– Ты разбил бы ей сердце, когда женился на женщине из людского царства, – встрял страж.

Хэтти и забыла, что он здесь находится. Страж говорил резко и неуступчиво: и не узнать того мужчину, который умолял о помощи, когда она вернулась в подземелье.

– Она полюбила бы Стеллу так же сильно, как люблю её я.

Хэтти почувствовала, как у неё защемило в груди. Отец сказал «как люблю её я», а не «любил». Неужели он до сих пор любит её мать, хотя они так долго не виделись?

– И ты любишь её больше, чем царство, иначе ты бы так не поступил! – прорычал страж. – Ты навлёк опасность на всех нас. Если люди из другого царства о нас узнают, они нас уничтожат.

– А вот и нет! – закричала Хэтти.

Почему многие из Гдетам-Нынчесям считают, что люди из её мира причинят им вред? Никто из её знакомых в Вустере ничего подобного не сделал бы. Никто из школы. Никто из соседей по улице.

– Люди из другого царства всегда так твердят. Но они лгут. Они только и делают, что вредят другим, сколько бы ни болтали, что не хотят совершить ничего дурного.

Страж с вызовом посмотрел на Хэтти, тело его напряглось, лицо закаменело.

– Не все одинаковы, – возразил Лорд Джаспер. – В том царстве есть хорошие люди. Они готовы защищать нас и делают всё, что в их силах, чтобы помочь. Стелла – из их числа. Однако Лорд Мортимер не дал ей возможности показать, какая она добрая. Он увидел в ней повод. Он был так зол, что Книга Царства назвала Нимбусом меня, а не его. Сразу же после провозглашения брат пытался убить меня. Мне было двенадцать лет, и он проник в мою спальню. В руке он держал нож. Вдруг в комнату вошла наша мать, и он удержался от поступка. Но с той самой минуты она узнала, каков он в действительности, и до дня своей кончины защищала меня. Но даже она не могла пересилить всю ту злобу и ненависть, что клокотали внутри моего брата. Вот Стелла и стала поводом, чтобы он дал им волю. Лорд Мортимер использовал наш брак, настроив против меня множество обитателей Гдетам-Нынчесям. Он убедил их сражаться в Битве Трёх Вулканов.

– И победил! – рявкнул страж. – Он остановил тебя. Все в Гдетам-Нынчесям должны благодарить Лорда Мортимера. Его здесь любят!

«Они не любят его, а боятся», – хотела крикнуть Хэтти, но постаралась говорить спокойно:

– Я видела, как Лорд Мортимер поступает с ними. Его боятся пуще огня.

Страж изогнул губы в улыбке.

– И что ты собираешься делать, дитя из людского царства? Ты тут и вовсе чужая, Хэтти Браун.

Ничего подобного. Хэтти не была чужой. Она принадлежала Гдетам-Нынчесям куда больше, чем людскому царству. Она была частью здешнего мира – и даже Вустер не казался ей домом. Дом Хэтти находится здесь. В этом странном краю с красной пылью, где совсем нет воды, и есть её настоящий дом: ведь именно тут было её сердце.

В её сердце нашлось место всем жителям Гдетам-Нынчесям, до которых Лорду Мортимеру и дела нет. Там было место панголинам, белкам и кроликам. И ежам, и людям. И слонам, и драконам. И даже Сэру Иводреву. Немножечко Хэтти переживала даже за него.

– Любой, кто любит какое-то место, там не чужой… и ничуть не важно, откуда он родом, – произнесла она.

– Так могла бы сказать твоя бабушка, – немного мечтательно проговорил отец.

Хэтти посветила фонарём прямо на стража.

– Поначалу, когда я вернулась сюда, я раздумывала, как можно тебе помочь, – заметила она. – Но я больше не стану и пытаться. Потому что ты уже показал, что тебе наплевать на Гдетам-Нынчесям. А Лорд Мортимер может приказать шмякнуть панголина о столб. Я видела, как он собирался съесть на пиру моего друга. Я слышала, как Лорд Мортимер приказал сжечь ещё одного моего друга. А тебе нет дела до бесчисленных жителей, страдающих от его жестокости. Ты думаешь только о том, что он наградит тебя, если ты его поддержишь.

Хэтти развернула фонарик в сторону отца и наклонила к полу. Бумага так и лежала, нетронутая слюной. Девочка примерилась и очень осторожно уронила другой листок, исписанный фиолетовыми чернилами, рядом с первым. Затаив дыхание, она следила, как он ложится на слюну. Наверняка этот полыхнёт. Но ничего не изменилось. Лист просто лежал на поверхности. Наконец она позволила себе глубоко вздохнуть.