Камень Януса - Элли Гриффитс

— Непременно.

Макс скрылся в трюме и вскоре вернулся, поставив на стол блюдо.

Оказалось, что это цыпленок в красном вине, рис с шафраном и зеленый салат.

— Да вы настоящий повар, — улыбнулась Рут.

— Люблю готовить, но когда живешь один…

— Вы всегда жили один? — Рут сознавала, что задает очень личный вопрос.

Но Макс легко на него ответил:

— Жил какое-то время с подружкой. Но мы расстались, достаточно мирно. Думаю, теперь будет трудно с кем-либо сойтись. Привыкаешь к своему пространству. А вы?

— Жила с приятелем несколько лет. Помню, когда мы разбежались, я испытала облегчение оттого, что дом теперь целиком мой. Наверное, я не приспособлена для того, чтобы жить с другим человеком.

— А друг у вас есть?

— Нет. — Рут понимала, что настало время сообщить Максу, что хотя у нее друга нет, зато есть другое долговременное обязательство. Она колебалась, подбирая слова.

— Рут. — Макс дотронулся до ее руки.

— Я беременна, — пробормотала она.

— Что?

Стемнело, и Рут не сумела рассмотреть выражение его лица. Она сделала глубокий вдох.

— Беременна. Но не живу с отцом ребенка. Все очень запутанно.

— Что ж, Руг… — Макс растерялся.

Она съела последний кусочек цыпленка и почувствовала неловкость от того, что во время такого важного признания способна думать о еде. Но уж очень вкусным оказался этот цыпленок.

— Не знаю, что и сказать, — наконец проговорил он.

— Все в порядке, — произнесла она, дожевывая цыпленка. — Не надо ничего говорить. Я просто думала, вам следует об этом знать.

— Когда должен родиться ребенок?

— В ноябре.

— Я хотел подать сыр. Мягкий сыр, но вам, наверное, не подходит. Сыр ведь не рекомендуют беременным?

Рут рассмеялась. Ее тронуло, что он заботится о ее здоровье, и одновременно она испытала облегчение, что признание позади.

— Я и так уже сыта.

— Есть еще шоколадное пирожное с орехами.

— Для шоколадного пирожного с орехами место всегда найдется.

За десертом Макс рассказал, что расстался с подругой главным образом из-за того, что хотел детей, а она нет.

— Я никогда не хотела детей, или по крайней мере думала, что не хочу, — призналась Рут. — Мне всегда хватало моих кошек. Но, случайно забеременев, была поражена тем, какой испытала восторг. Внезапно захотела ребенка больше всего на свете.

— Наверное, удивительное чувство, — смущенно улыбнулся Макс. — Понимаю, звучит странно, но я всегда завидовал способности женщин вынашивать ребенка. Наверное, испытываешь что-то невероятное, когда все это происходит в тебе.

— И можно есть и не бояться, что потолстеешь.

— Еще пирожное?

— Спасибо. — Она помолчала и продолжила: — Но в то же время страшновато. Я так мало знаю о детях. От матери отдалилась, и ни у кого из моих подруг нет детей.

Это было неправдой. У некоторых ее школьных и университетских друзей дети были — уже не грудные, у кого-то даже подростки. Но как только знакомые рожали, между ними и их бездетными друзьями словно вырастала стена. Рут могла навещать их в роддоме с цветами и шариками (девочка, какая прелесть!), запоминала дни рождения, поздравляла на Рождество, но всегда оставалась вне очаровательного круга материнства. Друзья постепенно отдалялись от нее и пропадали.

— А отец?

— Он не знает.

— О!

В восклицании Макса Рут послышалось неодобрение. Он хотел иметь детей. И из солидарности с неведомым отцом ребенка осуждал ее за нарушение его родительских прав и за всякие другие недавно придуманные преступления.

— Я ему скажу. Только он… женат.

— О! — На сей раз тон был другим: более отзывчивым, вроде бы даже сочувствующим. — Я ничего не понимаю в детях, но поговорить вы со мной всегда можете.

— Спасибо.

Молчание, теперь дружеское, прервал звонок телефона Рут. Она достала аппарат, намереваясь выключить, но увидела на экране надпись «Дэбби Льюис».

— Извините, придется ответить.

Нельсон был дома и читал отчет Клафа о его нелюбимом копании в архивах. Обычно старший инспектор не приносил документы домой (на заре брака с Мишель он дал ей обещание не работать дома и, как правило, держал слово). Но уж очень хотелось сориентировать расследование в другом направлении. Вот если бы сержант обнаружил ведущую к детям ниточку… Но он как будто ничего не нашел.

Разумеется, имелись свидетельства о рождении Мартина и Элизабет Блэк: мать — Луиза Блэк, в девичестве Максвелл, отец — Дэниел Блэк. Свидетельство о смерти Луизы Блэк было помечено 1970 годом, Дэниела Блэка — 1998-м. Если, как подозревал Нельсон, отец и знал об исчезновении своих детей больше, чем признавал, с ним уже не удастся поговорить.

Имелись показания других работников детского дома Пресвятого Сердца Христова: уборщиц, садовников, приходящих врачей и человека, назвавшего себя специалистом по играм. Все без исключения удостоверяли святость отца Хеннесси и высокий уровень заботы о детях. Один садовник утверждал, что Мартин был трудным ребенком, но, вероятно, на его суждение повлияла привычка мальчика копать на газоне ямы. Врач засвидетельствовал, что Элизабет была склонна к простудам и ангинам, но в других отношениях — вполне здоровой. А Мартин — силен как бык.

Еще Клаф обнаружил проживающую в Ирландии дальнюю родственницу семьи Блэк. Но поскольку она не видела Мартина с 1963 года, а Элизабет вообще никогда, пользы от нее было мало.

Нельсон разговаривал с Томом Хенти, седым дежурным сержантом, отлично помнившим дело Мартина и Элизабет Блэк. Поиски всем составом, отмененные отпуска…

— Мы терялись в догадках, каким образом могли бесследно исчезнуть двое детей. В то время я был констеблем и одним из первых прибыл в детский дом. Большое великолепное здание, почти что замок — высокие потолки, люстры, но повсюду детские вещи: игрушки, низенькие столики, гимнастическая стенка в столовой. Странное место.

— Почему?

— Не знаю. Священник, который там всем заправлял, был славным малым. Это я сразу заметил. Дети довольны, адом странный. Я обыскал спальни — они располагались в мансарде, множество кроваток под крышей. И мне стало жутко. Все время казалось, что увижу в одной из кроваток труп.

— Но вы ничего не нашли?

— Ничего. — Заметив взгляд старшего инспектора, Хенди, словно защищаясь, добавил: — Мы искали старательно, но все напрасно. Прочесали территорию, водолазы осмотрели дно реки, мы обошли дома.

— В колодец заглядывали?

Хенди смутился: