Порядки помощи - Берт Хеллингер

Хеллингер: Обсудите вместе, под каким благовидным предлогом она оставит работу бухгалтера.

Участник, подумав, кивает.

Хеллингер: Это креативная психотерапия. Таким образом ты избежишь возникновения конфликта между мужем и женой. Пусть она что-нибудь придумает, с чем он будет вынужден согласиться. Это все, конечно, игра. Но это игра. Если хорошо сыграть, то скрытое станет немножечко видно, и он (если это увидит) возразить-то ничего не сможет, но будет знать, о чем идет речь. Так он не будет скомпрометирован.

Участник: Именно это нам и надо.

Хеллингер: Все остальное — это твое высокое искусство. Хорошо?

Участник: Да.

Радость

Я бы хотел сказать несколько слов о радости. Вижу, как сразу светлеют лица. Однажды я написал один афоризм: «Проблема трудна — решение радостно». Эта радость, если поселилась в нас, светится, когда мы общаемся с другими, как бы трудна ни была наша проблема.

Почему проблема бывает сложна? Действительно ли она так сложна? Или она только небольшое препятствие на нашем пути к более широкому, через которое мы с легкостью можем перешагнуть? Трудности часто возникают благодаря нашим представлениям о них. И они возникают потому, что мы зачастую вмешиваемся в жизнь других людей и берем на себя что-то из того, что принадлежит им, как будто мы можем и смеем это делать.

Представьте себе, что вы приходите к кому-то и говорите: «Я беру на себя все твои проблемы — все, что ты должен нести сам, я забираю себе». Как вы себя почувствуете? Лучше или хуже? Так вы потеряете достоинство. Но если прийти к клиенту в качестве помощника и сказать ему: «Вот ты передо мной, и я вижу, что ты часть своей семьи. Я вижу твоих родителей и твоих предков, и твою судьбу, и твое предназначение», — тогда я отхожу назад и становлюсь светлее.

Радость легка и, как ни странно, обладает силой. В то время как тяжкое — слабо.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Теперь радостно перейдем к твоей проблеме. О чем идет речь?

Участник: Речь идет о ребенке, над которым установлена опека, ему 14 лет. Он разрывается в разные стороны — не может решить, искать ли ему его родную мать или (как он сам выражается) «выбросить ее на помойку». Это его выражение меня очень взволновало.

Хеллингер: А что с его отцом?

Участник: У него с отцом хороший контакт, хотя видятся они редко. Его опекуны очень открыты и отзывчивы. Я назначен ведомством по делам молодежи в качестве помощника в воспитании и должен их консультировать.

Хеллингер: А почему ребенок не живет с отцом?

Участник: Ведомство по делам молодежи изначально забрало его от родителей, потому что его мать сильно злоупотребляет алкоголем, а отец применял к нему насилие.

Хеллингер: А как сейчас себя ведет отец?

Участник: Я точно не знаю. Я только знаю, что опекуны сделали возможным его контакт с отцом и что они видятся раз в месяц или раз в два месяца. Во время этих встреч отец ведет себя спокойно, как говорят опекуны. Но с матерью вопрос: я не могу решить, стоит ли мальчику искать ее? Так как мать пытается влиять на ребенка, очерняя его отца в письмах. До сих пор она не пришла ни на одну встречу из тех, что были назначены. Она просто не приходила.

Хеллингер: Если дать всему этому подействовать на нас, то кажется, что проблема в матери.

Участник: Да.

Хеллингер: Мать должна быть нашей клиенткой.

Участник: Я думаю, да.

Хеллингер: Если мы сможем что-то сделать для нее, то она сможет что-то сделать для сына.

Участник: Цель моего прихода сюда — определиться, что сказать опекунам: способствовать ли контакту мальчика с матерью или контакт с ней для него нежелателен, потому что вредит мальчику.

Хеллингер (обращаясь к группе): Мы видим пример того, как нас учили поступать. Я, напротив, хотел бы сделать акцент на другом.

Обращаясь к участнику: Мы может показать это на твоем примере.

Обращаясь к группе: Он имеет дело с опекунами и смотрит на них.

Обращаясь к участнику: А на что смотрю я?

Участник: На мальчика и на его мать.

Хеллингер: Я смотрю на всю систему. Когда смотришь на всю систему, видишь, кто в первую очередь нуждается в помощи. Тот и получит мою любовь в первую очередь. А это всегда тот, кого проклинают. Понимаешь?

Оба смеются.

Хеллингер: Если ты примешь в свое сердце мать и посмотришь на все с этой стороны, ты просветлеешь. Это было видно сейчас по тебе самому.

Участник: Да, все действительно стало совершенно по-другому. Я сделался адвокатом мальчика и не видел его мать. Это правда.

Хеллингер (обращаясь к группе): Если смотреть и наблюдать системно, то наступает определенное просветление, потому что видишь, где скорее всего можно найти решение.

Обращаясь к участнику: Так? Давай будем работать в этом направлении?

Участник: Согласен.

Хеллингер: Тогда мы поставим мать и посмотрим, что будет.

Хеллингер выбирает заместительницу для матери и ставит ее. Мать смотрит на пол.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Сразу видно, что она в плену и в плену у кого-то, кто умер. Положи этого умершего в расстановку, но сначала почувствуй, кто это — мужчина или женщина.

Участник выбирает женщину и просит ее лечь перед матерью на пол, на спину.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Я бы сделал то же самое.

Показывает на мать: Видишь, как она дрожит? Теперь ты тоже начинаешь ей сочувствовать.

Через некоторое время мать опускается перед умершей на колени.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Теперь видно, что не хватает кого-то еще. Ты это видишь?

Участник качает головой.

Хеллингер: Дальше ничего не происходит, это значит, что кого-то не хватает. Как ты думаешь, кого я поставлю еще? Почувствуй, кого не хватает?

Участник: Ее отца?

Хеллингер: Я поставлю мальчика. Чувствуешь разницу в силе?

Участник: Нет.

Хеллингер: Ничего, мы же учимся. Если добавить мальчика, мать станет чувствовать себя по-другому.

Хеллингер выбирает заместителя для мальчика и ставит его в расстановку. Мать начинает беспокоиться.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Встань рядом с матерью.