Ищите женщину - Фридрих Незнанский

В коридоре появлялись люди. Некоторые здоровались с Лизой. Турецкий присел рядом с ней на подоконник и заслонился ладонью так, чтобы как можно меньше «отсвечивать». Это Лиза поняла сразу. Но вести его в редакцию, состоящую из двух арендованных комнат, где ютились пятеро штатных сотрудников, да плюс десяток договорных, да еще авторы, Лиза не хотела. Она и вообще-то не собиралась долго разговаривать. Согласилась для самой себя лишь с той целью, чтобы выяснить обстоятельства гибели Вадима. Выдавать его тайны она не собиралась.

Но первая же фраза этого Саши напрочь разрушила ее хлипкие построения. Он сказал:

— Чтобы сразу внести между нами ясность, Лиза, я скажу, что речь у нас с вами пойдет главным образом о документах Вадима.

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и попыталась показать, что эта реакция была у нее на сигарету, которой она нечаянно обожгла пальцы. Турецкий поверил, забрал у нее окурок, скомкал его в пальцах, несмотря на тлеющий огонь, и, потянувшись к полуоткрытой форточке, выщелкнул его наружу. Добавив по-мальчишески:

— Сейчас кому-нибудь на шляпу!

Она улыбнулась, но скованно, принужденно. Спросила:

— О каких документах вы говорите? И какое я к ним имею отношение?

— Лиза, в коридорах не дискутируют. А внизу, на лестничной площадке, стоит рыжеватый такой симпатяга и следит, чтоб нам с вами никто не помешал говорить, понимаете? Да, кстати, вы в курсе того, что вместе с Вадимом был застрелен американский консул в Москве? Я так полагаю, что стороны договаривались — о чем, я вам скажу позже, а вы либо подтвердите, либо начисто отметете мою версию. Но кто-то третий — впрочем, я и тут могу догадаться кто — принял свое решение, идущее вразрез с надеждами американца и желанием Вадима Кокорина. Вот все это, вместе взятое, да плюс то, что мне поручено Генеральной прокуратурой раскрыть это преступление — а за собой я уже тут, в Питере, обнаружил хвост, — все это, моя дорогая, дает мне право быть с вами предельно откровенным. Еще скажу, что ваше имя, слава богу, нигде не «засвечено». Даже очень близкий приятель Вадима, которого вы наверняка знаете, в смысле слышали о нем, когда ему перечисляли фамилии знакомых Кокорина, о вашей просто ничего не мог сказать. А у него, между прочим, тоже хранились кое-какие важные документы Вадима. Словом, давайте так. Я не желаю подвергать вашу жизнь опасности, а она рядом, даже иной раз ближе, чем мы предполагаем, поэтому сами придумайте и скажите, где мы можем встретиться и поговорить. Сделать это надо быстро, пока меня самого не засекли. Правда, у меня есть прикрытие, но тем не менее.

— Я, конечно… могла бы, — задумчиво проговорила Лиза. — Но никак не могу сосредоточиться… Не готова, понимаете?

— Вам и не надо ни к чему готовиться. Я буду спрашивать и слушать ваши ответы. Поймите меня, в тех бумагах, которые, по моим личным предположениям, спрятал у вас Вадим, заключается и тайна его смерти. И американца тоже. И кстати, отца Вадима — Игоря Красновского и еще многих хороших людей. И если мы не найдем способ сделать тайное явным, погибнет еще немало людей. Хороших в том числе. Можете мне поверить, я не первый десяток лет в прокуратуре и знаю, о чем говорю.

Пришла очередь улыбнуться и Лизе.

— Это у вас ничего получилось. Не первый десяток лет… а что, уже второй?

— Как вы догадались? — засмеялся он. — Точно, второй. Ибо первое мое дело по поводу убийства одного крупного деятеля было в восемьдесят втором году, значит, шестнадцать лет назад… А в прошлом году я раскручивал, кстати, убийство вашего вице-губернатора Михайлова[1]. Помните, которого расстреляли в машине? Так вот, мне удалось-таки в тот раз поймать обоих киллеров. Правда, один оказался женщиной. Вот какие случаются вещи… Ну ладно, это все беллетристика. Я жду ваших предложений.

Лиза отвернулась к окну, и Турецкому показалось вдруг, что она плачет. Он осторожно тронул ее за плечо:

— Я понимаю, вам очень тяжело. Но что поделаешь? Да, чтоб у вас не возникло подозрений, вот вам мое удостоверение, а вот — визитка. Только вы ею, пожалуйста, не размахивайте.

Она посмотрела удостоверение, а визитку сунула в карман.

— А почему не размахивать?

— Могут неправильно понять. Нет, если вы, к примеру, махнете ею перед носом вашего городского прокурора Семена Маркашина или там перед замом начальника угрозыска Витей Гоголевым — ради бога. А если вдруг перед каким-нибудь чекистом — ни-ни! Обрадуется, что вы такая доверчивая, и вам же голову свернет. Я не очень туманно выражаюсь?

— Ладно, — она словно построжела. — Вы наверняка знаете, где я живу.

— Естественно. Ваш звонок в Москву был очень неосторожным. Но мой друг Слава Грязнов, начальник МУРа, генерал милиции, сразу это понял и сделал так, чтоб этот факт нигде не фигурировал. Знаете почему?

— Интересно.

— А потому, что сейчас на всех друзей-приятелей Вадима начинается самая натуральная охота. Полагаю, что виной тому — упомянутые документы. Итак, улица Моховая, дом и квартира известны. Дальше?

— А что дальше? Приезжайте часам к восьми вечера. Напою чаем. Расскажу, что знаю. Но я знаю совсем немного.

— Это не очень хорошо, — задумчиво ответил Турецкий. — Целый день пропадает… А впрочем… Вам известно, где живет мать Вадима? Со вторым своим мужем.

— Нет. А что, разве она жива?

— Любопытно! Вадим что же, никогда не говорил вам о ней? Она живет здесь, в Питере. Только сменила фамилию Кокорина на мужнину.

— Так не говорят, — поморщилась Лиза. — На фамилию мужа.

— Верно. Значит, придется искать. Надо же ей хотя бы сообщить о гибели единственного сына.

— Действительно странно, столько лет его… знала, а он ни разу даже и не обмолвился.

— Скрытный был парень?

Она посмотрела с неодобрением:

— Вам это тоже надо?

— Лиза, мне очень многое надо. Иначе… ни черта у нас с вами не получится.

— У нас с вами? — удивилась она.

— Извините, это я так. Значит, никак нельзя раньше?

— У вас просто завидная настойчивость. Ну хорошо, я сейчас должна буду подумать, прикинуть, раздать задания, а потом… Ну может быть… Но все равно не раньше двух!

— Отлично! Тогда я целую ваши ручки. — Турецкий поднялся с подоконника и приложил два пальца к виску. — К вашим услугам, мадам.

— Послушайте, Саша, — задержала она его. — Ответьте мне, если не трудно, на чисто литературный вопрос: это ваше нетерпение — оно заведомо профессиональное или, как бы это… мужское? Очень у вас вид возбужденный… взъерошенный, что ли. Как у кота… узревшего мышь.

Турецкий на миг задумался и рискнул сказать правду:

— Скорее всего, и то и другое. Но вам-то зачем?