Неприятности – мое ремесло - Рэймонд Чандлер

Миллисент откинулась на спинку низкого кресла, неумело куря сигарету, ее волосы цвета бледного золота разметались по подушке. А глаза – не знаю, что было в ее глазах. Я был сыт всем этим по горло.

– Где оружие? Револьвер должен быть у него в руке.

Я говорил резко, но негромко, не пытаясь смягчить голос. Все серое английское уныние слетело с меня, как шелуха.

Со слабой улыбкой она показала рукой на один из предметов мебели на шатких ножках, полки которых служат исключительно для хранения фаянсовых кружек, украшенных гербом или позолоченной надписью: «На память о Богнор-Риджисе».

В этом шкафчике, или как он там назывался, был резной ящик, который я выдвинул. Кружки задребезжали.

На розовой кружевной салфетке лежал револьвер «уэбли». Невинный, как нож для рыбы.

Я втянул воздух ноздрями. Пахло кордитом. Револьвера я касаться не стал – пока.

– Значит, вы знали, – сказал я. – Все это время, пока я корчил из себя благовоспитанного идиота, вы знали. Мы чинно пили чай, а из трупа медленно, очень медленно вытекала кровь. Мертвые кровоточат, только очень медленно. Кровь из раны на горле, вдоль рубашки, руки, ладони, пальца. Все это время вы знали.

– Он был чудовищем, – сказала она очень спокойно, – мерзким опустившимся чудовищем. Вы и представить себе не можете, через что я прошла!

– Пусть так, – сказал я. – Я снисходителен к людям его сорта. Однако сейчас это не важно. На револьвере не должно быть ваших отпечатков. Вы слыхали об отпечатках пальцев?

В моем вопросе не было ни сарказма, ни поддельного участия. Я просто размышлял вслух. Сигарета неуловимым движением исчезла из ее пальцев. Она умела проделывать такие штуки. Теперь она сидела очень прямо, положив руки на подлокотники кресла, – стройная, чуждая всему, утонченная, как рассветная дымка.

– Вы были в доме одна, – начал я. – Старушка Бесси вышла. Выстрела никто не слышал или принял его за пальбу из охотничьего ружья.

Она рассмеялась. Низким исступленным смехом – смехом женщины, откинувшейся на подушки в огромной кровати с балдахином.

Пока она смеялась, линии ее горла заострились, и я видел, что они уже никогда не станут прежними.

– Почему вас это волнует? – спросила она, отсмеявшись.

– Вы должны были сказать мне сразу. Над чем вы смеетесь? Думаете, английские законы так забавны? Ведь это вы, именно вы поднялись наверх и открыли дверь настежь, чтобы я не прошел мимо его спальни. Зачем?

– Я люблю вас, – сказала она. – По-своему. Я – холодная женщина, Джон, разве вы не знали?

– Подозревал, но теперь это не мое дело. Вы не ответили на вопрос.

– Конечно, ваши дела, как оказалось, не здесь.

– Мои дела подождут. Им тысяча лет. Десять тысяч. Они истлевают в своих погребальных пеленах вместе с фараонами. А вот он ждать не будет. – Я поднял палец, указывая на второй этаж.

– Как это прекрасно, – вздохнула она. – Давайте не будем опошлять высокую трагедию.

Миллисент нежно провела рукой по своей длинной тонкой шее:

– Здесь, в Англии, меня за это повесят, Джон.

Я смотрел на нее – смотрел как умел.

– Они продумают все до мелочей, – хладнокровно продолжала она, – казнят с соблюдением всех формальностей и мимолетными сожалениями. Начальник тюрьмы с идеальными стрелками на брюках сам проследит за тем, чтобы все прошло на высшем уровне – четко, обдуманно, аккуратно, – совсем как я его застрелила.

Я почти не дышал.

– Обдуманно?

Бессмысленный вопрос. Я знал ответ.

– Разумеется. Я давно собиралась. Сегодня Эдвард был особенно гадок. Эта женщина нанесла удар по его самолюбию. Рядом с ней он опускался все ниже. Впрочем, он всегда был мерзавцем. И я сделала то, что сделала.

– Однако долго же вы терпели, – сказал я.

Она еле заметно кивнула. Я услышал странный лязгающий звук, который вряд ли смогу описать. Приглушенный и невесомый, он тут же растаял в холодном свете. Звук исходил от ее длинной изящной шеи.

– Нет, – выдохнул я, – не будет этого. Вы сделаете, как я скажу?

Стремительным движением она бросилась ко мне. Я обнял ее. Поцеловал. Коснулся рукой волос.

– Мой рыцарь, – прошептала она. – Мой рыцарь в сияющих доспехах.

– Но как быть с этим? – Я показал на ящик, в котором лежал пистолет. – Его руки исследуют на наличие следов пороха. При выстреле пороховой газ впитывается в кожу. Нужно что-то придумать.

Она гладила меня по волосам:

– Пусть исследуют, любимый. Пусть обнаружат эти следы. Я вложила пистолет ему в руку. Мой палец лежал на его пальце. Он был так пьян, что не помнил себя.

Она все еще гладила меня по волосам:

– Мой рыцарь в сияющих доспехах.

Теперь уже не я обнимал ее, а она сжимала меня в объятиях. Я медленно, очень медленно собирал мысли в тугой кулак.

– Мало ли что покажет анализ. Кроме того, ничто не мешает им проверить ваши руки. Поэтому нам следует сделать две вещи. Вы слушаете?

– О, мой рыцарь! – Ее глаза сияли.

– Вымойте руки в горячей воде с каким-нибудь едким мылом. Сколько вытерпите, но не переусердствуйте, чтобы с рук не слезла кожа. Второе. Я заберу с собой револьвер. Это собьет их со следа. Вряд ли спустя двое суток анализ окажется положительным. Вы поняли?

Она бормотала все те же слова, с тем же выражением, ее глаза сияли. Ее нежные руки гладили мои волосы.

Ненависти к ней я не испытывал. Не испытывал и любви. Просто делал то, что нужно.

Я взял револьвер, завернул в розовую салфетку, которая успела пропитаться смазкой. Тщательно осмотрел ящик и сунул револьвер в карман.

– Вы спали в разных спальнях. Он был пьян. Ничего нового, тревожного или необычного. Разумеется, вы слышали выстрел, и, кажется, примерно в это время, но решили, что стреляли в лесу.

Она сжимала мою руку. Я должен был утешить ее. Ее глаза молили об этом.

– Он успел надоесть вам бесконечным пьянством. Чаша терпения переполнилась, и вы оставили его там, где он заснул, до утра, а утром старушка Бесси…

– Нет, только не Бесси, – сказала она с очаровательной твердостью. – Только не бедная старая Бесси.

Возможно, этот благородный жест должен быть растрогать меня, но я остался равнодушен.

– Главное, – невозмутимо продолжил я, – хорошенько вымойте руки, но только не обваритесь. А я заберу с собой револьвер. Справитесь?

Она снова прижалась ко мне неумело и страстно:

– А что потом?

– Потом? – Я тихо вздохнул и, равнодушный к чарам ледяных губ, отстранил ее от себя и навсегда покинул дом Крэндаллов.