Девочка и пёс - Евгений Викторович Донтфа

мог открыть замок. Они вошли в маленькую, холодную, прямоугольную, абсолютно пустую комнату с грубыми неровными каменными стенами. И в этот момент Галкут не выдержал и сделал шаг вперед, к забранной толстой решеткой яме в центре помещения и опустил к ней факел. Он увидел своего мальчика и едва не застонал. Ребенок был невероятно бледен, беспомощен и жалок. На его лице застыло и словно бы уже навсегда жуткое выражение обреченности и какого-то глубинного смирения со своей участью. В голове у Галкута на краткий миг помутилось, он потерял из виду своего спутника и тот не преминул этим воспользоваться. Бийер стремительно бросился к двери, выскочил в коридор, захлопнул за собой дверь и задвинул засов.

Всё было кончено. Красноголовый монах торжествовал победу и предвкушал будущие похвалы за то что проявил мужество и решительность и единолично остановил дьявола. Галкут же, с разрывающимся сердцем и застилающими взор слезами, неотрывно смотрел в огромные глаза своего сына. Всё было кончено.

Вскоре раздался шум, топот ног, тревожные голоса. Возле камеры со "святым мешком" собрались монахи, вооруженные кольями, дубинами, топорами. Но даже при таком явном перевесе входить они не решались, ибо у Галкута по-прежнему был нож. Все ждали старшего владыку. Появившийся Кундай был крайне возбужден. В начале, услышав что Галкут захватил дасмоса и вот-вот освободит сына, он пришел почти в отчаянье, ибо план столь долго лелеемой им мести готов был обратиться в прах. Но теперь Кундай ликовал. Галкут будет страдать не только из-за сына, но и еще понесет наказание за нападение на монахов, причинения им увечий и попытку служить дьяволу. Если конечно будет доказано что дьявол действительно поселился в мальчике. Но Кундай не сомневался что будет. Старший владыка торжествующе глядел через зарешеченное окно в двери на застывшего с факелом в одной руке и ножом в другой Галкута. Не сумев совладать со своим голосом, который так и звенел от самодовольства, он грозно заговорил с рыбаком. Он угрожал ему карами за все его преступления и упрекал за то что он хотел помешать спасти своего сына от дьявола. И также заверил его, что приложит все усилия чтобы изобличить скрывающееся внутри Майрета зло и обязательно спасет душу мальчика. Но Галкут не смотрел в его сторону и как будто даже не слышал. Он опустился на решетку и, пытаясь справиться с рыданиями, неотрывно глядел на сына. Наверно он старался улыбаться. Наверно он шептал ребенку: "Не бойся, Майрет, теперь папа с тобой и всё будет хорошо. Просто закрой глаза. Закрой глаза, малыш". Галкут увидел следы ожогов и порезов на ладонях и предплечьях мальчика — пытки уже начались. Он просунул клинок между прутьев решетки и приставил его к груди мальчика.

Судья снова замолчал. Во время рассказа он делал уже несколько пауз, то ли чтобы перевести дух, то ли ему казалось что девочка захочет что-то спросить и он предоставлял ей эту возможность. Но Элен ничего не спрашивала, она слушала внимательно и задумчиво и почти не отрывала взгляд от судьи. И снова Мастон Лург удивлялся ей, разве может маленький ребенок так долго и сосредоточенно сохранять своё внимание на каком-то одном предмете, спрашивал он себя.

— Я не буду даже пытаться описать, что происходило в душе Галкута, когда он одним сильным ударом вогнал лезвие ножа в сердце своего сына, — негромко сказал судья, глядя куда-то на противоположный берег. — Я думаю ему было легче собственноручно выпотрошить себя этим ножом, чем нанести этот один единственный удар. Естественно Кундай, уразумев что происходит, пришел в неистовство. Видимо он считал, что заставить отца убить сына это ещё недостаточно для утоления мести, что рыбак мучился бы гораздо горше, зная что его сын ревет и вопит от чудовищных пыток в подвале черной церкви. По его приказу ворвавшиеся монахи принялись избивать рыбака. А Галкут даже не пытался сопротивляться. Даже не пытался. Его нож остался торчать из груди сына, а он сам безвольно и покорно сидел на полу и словно ничего не чувствовал. Его жутко избили и наверно бы забили до смерти, если бы опомнившийся Кундай не велел монахам остановиться. Наверно старший владыка посчитал что это будет слишком легким исходом для Галкута. — Судья на секунду замолчал и затем произнес с неожиданной злостью: — Хотя кто его знает что он там думал. Когда я допрашивал его, Кундай, не моргнув глазом, заявил что монахи бросились избивать Галкута исключительно по велению собственного сердца, обуянные праведным гневом на него, ибо он обрек душу ребенка на вечное служение дьяволу — жуткое преступление.

Судья повернулся к Элен.

— Думаю на этом можно завершить мой затянувшийся рассказ, — сказал он словно с некоторым вызовом. — Надеюсь теперь твое любопытство удовлетворено?

Девочка бросила на него быстрый испытующий взгляд.

— Вы сердитесь на меня?

Но Мастон Лург уже совершенно успокоился.

— Нет. Конечно нет. Просто вспоминать об этих спятивших иегонах всегда неприятно. Зарезанный Майрет, искалеченный Галкут это лишь малая толика из тех несчастий и трагедий, что происходят в этой общине, на которые эти люди сами себя и обрекают.

— Но как же вы …, — начала Элен и умолкла словно в нерешительности.

— Давай-давай, спрашивай, — подбодрил её Мастон, — что уж бросать на полдороге.

— Я хотела спросить, как же так вышло, что вы и Галкут… встретились.

— Ты наверно хотела сказать стали сообщниками? — Усмехнулся Лург.

— Нет, я хотела сказать только то что сказала.

Судья почти минуту задумчиво глядел на Элен. Затем пожал плечами.

— Да очень просто. В то время я был навиром, это что-то вроде выездного судьи, который с отрядом судебных гвардейцев разъезжает по провинциям королевства, проводя суды и вынося приговоры там, где нет постоянного представительства Судебной палаты.

— Что-то вроде того что вы делали в караване?

— Что-то вроде. Только в караване у меня под рукой не было отряда рослых широкоплечих хмурых гвардейцев, готовых по одному моему жесту броситься в яростный бой с любыми врагами закона и порядка. Как ты понимаешь, присутствие молчаливых безжалостных гвардейцев с их обязательным мрачным лейтенантом придает правосудию необходимую ему весомость и доходчивость.

— Овеществленная угроза насилия — очень доходчивый довод, — сумничала девочка.

— Вот именно, — усмехнулся судья. — Нас вызвал в Горячие камни один из тамошних купцов. У него сгорел амбар с сотней отрезов дорогой канторойской шерсти и он обвинял в этом соседа и требовал с него возмещения убытков. Поскольку дело не касалось дьявола и купец не доверял святым отцам в денежных вопросах, он потребовал "королевского правосудия". Я приехал с отрядом гвардейцев