Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы - Наталья Нечаева

– Ну, где гитара? Петь-то будем?

То, что происходило дальше, повергло меня в культурный шок. Барду вручили роскошную гитару, алюминиевый король сел за фортепиано, оказывается, все это время инструмент скромно стоял в кустах, то есть в холле, не подавая признаков жизни, и начался самый настоящий «вечер у костра». Бард пел свое и не свое, старое и новое, народ, переместившийся от стола на диваны и кресла, вдохновенно подтягивал. Слова, правда, знали немногие: сам бард, вице-премьер, Марат да еще парочка гостей, – зато остальные проникновенно мычали. В общем слаженном хоре не участвовали только блондинки. Они лишь вежливо хлопали глазами – вот выучка! – да перекладывали циркульные ноги, чтобы не затекли.

Я знала все слова! Всех песен! Но зарок, данный себе, не нарушила. Иногда лишь, будучи не в силах сдержаться, особенно когда пошел мой любимый Визбор, немо открывала рот, мысленно вторя тексту. Но ни звука! Ни единого!

– Интересно, эти песни все про Куршевель написаны? – томно спросила одна из вице-премьерских пассий в момент благодушной паузы. – А автор сейчас тут? Про «солнышко лесное» очень прикольно!

– Конечно, – совершенно серьезно кивнул Марат. – А «лыжи у печки стоят» вообще про «Лезирель» писалась. Видела там печку в центре зала? Визбор возле нее лыжи сушил.

– А он кто? – заинтересовалась вторая. – На наших тусах бывает?

– Нет, – качнул головой милый шутник, – он давно Россию покинул.

Один из гостюющих «форбсов», узкоглазый лоснящийся азиат, вдруг громко сказал:

– А давайте этого чувака сюда выпишем! Мы же в прошлом году Элтона Джона привозили! Неужели этот дороже будет?

– Боюсь, всего золотого запаса твоей великой страны не хватит, – язвительно оторвался от клавишей вице-премьер.

– Так большой белый брат поможет! – хохотнул азиат.

Марат что-то тихо шепнул ему на ухо, и «форбс» густо покраснел. Даже сквозь природную смуглость и альпийский загар.

После небольшого перерыва, во время которого все собравшиеся подкрепили силы, чем куршевельский бог послал, концерт продолжился. С бардовских песен перешли на романсы, следом – на патриотическую музыку советских времен.

– Дашка, че-то мне тут влом! – затосковала Юлька. – Тебе в кайф, а я – другое поколение. Я пойду с Максиком погуляю?

– Где ты его сейчас возьмешь? – удивилась я.

– Он у шлагбаума меня ждет, – потупилась племяшка. – Эсэмэску прислал.

– Ну, иди! – сдуру разрешила я, размягченная, как батон в молоке, любимыми песням и общей идиллической атмосферой. – Только чтобы без глупостей! И через час – в постель!

– Ладно, – легко и безропотно согласилась племяшка. – Сама-то когда придешь? Уже три часа.

– Не можем же мы вместе уйти! – пристыдила воспитанницу я. – Это невежливо! Вот сейчас начнут гости расходиться, и я слиняю.

* * *

Расходиться гости начали ближе к пяти. Причем часть из них «разошлась» совсем недалеко – по местным спальням. Остальные томно загружались в автомобили.

– Дашенька, пойдем, я тебе шале покажу, – предложил Марат.

– С удовольствием, – согласилась я, понимая, что мне, как особенной гостье, придется подождать, пока разъедутся не очень близкие, дабы освободить площадку для автомобиля хозяина.

– Смотри, как все тут уютно и по-домашнему. – Марат, приобняв меня за плечи, повел по холлам, узеньким коридорчикам и наконец распахнул тяжелую деревянную дверь. – Нравится?

Небольшая гостиная с угловым диваном, совсем не роскошным, а, напротив, нарочито простецким, с клетчатыми подушками, выходила двумя окнами, образующими хрустальный угол, на горный склон. Рассвет занимался еще несмело, робко, будто раздумывая, стоит ли прогонять такие сказочно-синие сумерки. Звезды потускнели, словно устали от ночной работы, и теперь ютились высоко-высоко, почти растворившись в светлеющем далеком небе. Пейзаж за окном был почти черно-белым, с тусклым оттенком серо-синих тонов, и, вероятно, оттого особенно величественным.

– Нравится? – Марат тепло уткнулся мне в шею.

Я молча кивнула.

– И ты мне нравишься, очень, – жарко сообщил мужчина моей мечты прямо в ухо.

От этого шепота, от сильных рук, крепко держащих меня в объятиях, от мохнатой еловой лапы, одобрительно помахивающей мне из-за окна, со мной приключилось что-то немыслимое. Тело прошили миллиарды тонких горячих иголок, вонзившись сразу во все мои эрогенные зоны, голова странно и страстно закружилась, воздух вокруг сделался плотным и упругим и вдруг стал стремительно закручиваться в разноцветную воронку, втягивая в нее меня, Марата, далекие звезды и серые снега за окном.

Я почувствовала, что не могу больше стоять на ногах, и тут же оказалась вознесенной под облака самыми сильными и нежными руками в мире.

Не отрывая губ от моего лица, Марат осторожно перенес меня в спальню и уложил на кровать.

Он ни на секунду не переставал меня целовать – губы, шея, уши, волосы, руки, грудь. Каким-то невероятным образом я оказалась совершенно раздетой и обнаружила, что мой Марат тоже наг, как в день творения.

Что мои прошлые связи по сравнению с тем, что я испытывала сейчас! Мальчишки, глупые и неопытные, разве могли они понять язык женского тела, разве могли внять ему, обнаруживая все новые и новые точки, прикосновение к которым вызывало во мне тайфун страсти! Оказывается, я совершенно не знала себя! Оказывается, мое тело было просто идеальным инструментом, отзывающимся на самые невесомые прикосновения. Как скрипка, я звучала под смычками его пальцев! Как рояль, отзывалась на каждое поглаживание! Как арфа, была многозвучна и ненасытна.

Оказывается, мне просто нужен был настоящий мужчина. Такой, как Марат.

– Дашенька, какая ты сладенькая, – выдыхал в промежутках между поцелуями мой любимый, – какая крошечная, как Дюймовочка!

Старая истина, что женщины любят ушами, трещала по всем швам! Его губы и руки говорили куда красноречивее, и я прикрывала вспотевшей ладошкой его красивый рот, чтоб он не тратил время и силы на совершенно ненужные разговоры. Я хотела, чтобы он наконец вошел в меня, я хотела вознестись вместе с ним, потому что совершенно точно знала: меня ждет невиданное, неслыханное, истинно райское наслаждение!

– Не спеши, – говорил он, – не надо! Я еще не насладился твоим телом.

Мука ожидания была просто невероятной, но ничего слаще в своей жизни я никогда не испытывала. Из аристократичной скрипки я превратилась в похотливую губную гармошку, которая – вся – предназначалась для его рук и губ. И это перевоплощение меня нисколько не удивляло. Он было совершенно естественным: руки гладили, сжимали и ласкали, губы влажно и страстно извлекали звуки из всех клеточек моего грациозного тела.

Наконец он грубо зарычал и вошел в меня, мощно и сильно, как входят в крутой вираж лыжники на предельной скорости укатанного склона. Я мгновенно оказалась внутри взвихренного обжигающего сугроба, от восторга и наслаждения у меня перехватило дыхание, и тут.