Пятая рота - Андрей Семенов

Срамота! Стыд и срам. Даже в армию уйти по-человечески — и то, у меня не получилось. Жизнь — жестянка! С первой попытки — завернули, со второй попытки — я сам себя завернул, с третьей… Вот только бы хоть она оказалась удачной.

— Товарищ прапорщик, — обратился я к привратнику, а что это за команда была: N18?

— Венгрия, — лениво пояснил прапор, — зенитно-ракетные войска.

— А у меня теперь какая?

— Команда 20-А. Сухопутные войска. Послезавтра — в это же время. Вопросы?

— Какие вопросы? — это я уже спросил у закрывшихся дверей.

Я вернулся от воспоминаний к реальной жизни, зашел в модуль и достал из вещмешка тетрадь с вложенными в нее конвертами. Мне предстояло создать новый шедевр вранья, чтобы успокоить матушку и всю родню заодно. Я сел в Ленкомнате и написал заранее приготовленную фразу:

Здравствуй, мама.

Всё. Дело встало. О чем писать дальше, я не знал.

Дела у меня идут хорошо, служба тоже идет нормально.

Глубокие мысли, но надо переходить к главному и успокоить родительницу. Перед самой отправкой из учебки, темной ночью, когда все патрули спят в комендатуре, я сорвался в самоволку и с переговорного пункта позвонил домой. Телефона дома у меня никогда не было, поэтому в бланке заказа я указал деревню. Трубку взял дед и в короткой трехминутной беседе я его клятвенно заверил, что распределился никак не в Афган, а куда — военная тайна и напишу об этом с нового места службы, если командир разрешит. Венгрия и Чехословакия отпадали. Монголия была чуть лучше, но врать, так врать. Красиво и с размахом.

По распределению я попал в Индию. Младшим военным советником при посольстве. Буду служить на радиостанции, которую изучал в учебке. Служба у меня теперь в штатской одежде, под кондиционером. За окнами джунгли, в которых прыгают обезьяны и бабуины.

Хорошо придумал! И про Индию, и про джунгли, и про бабуинов. Какая, в сущности, разница — Индия или Афган? Вот только джунглей не было верст на триста, а бабуины не прыгали по веткам, а стирались в умывальнике.

Так что ты зря волновалась за то, что я попаду в Афган. Видишь теперь, как все удачно получилось. Вот только отпусков здесь не дают и посылки из дома не принимают. Но и так у меня всего полно, а едим мы с посольскими в гражданской столовой.

Вроде все. Как освоюсь, напишу еще.

Кого из нашего двора взяли в армию?

Передавай всем привет.

До свидания.

Я успел запечатать письмо в конверт и написать адрес, как пришли земляки. Они уже были слегка «на взводе» — это было понятно по их хихиканью и от них пахло бражкой и коноплей.

— Пойдем, земляк, отдохнем, — Вован по-братски обнял меня за плечи.

— Не могу, пацаны, — начал оправдываться я, — Востриков обещал мне голову оторвать, если не увидит меня в строю. А скоро уже идти на фильм.

— Детсад, ей богу! — вздохнул Санек, — взрослые мужики, а как маленькие, все за ручки держитесь. Вы еще в пары постройтесь, когда в кино пойдете.

— Да ладно, тебе, — унял его Вован, — тут такое дело: мы завтра уезжаем. Надо бы посидеть напоследок.

— Куда? — не понял я.

— Как куда? Домой! Домо-о-ой. Понял?

У меня упало настроение: только, можно сказать, познакомился с земляками, и вот, они уезжают на дембель, а я остаюсь в полку. Без земляческой опеки. Но проводить земляков было все-таки нужно.

— Ладно, мужики, — согласился я, — я с фильма «свинчу» и приду в каптерку.

— Добро! — земляки хлопнули меня по плечу и ушли по своим дембельским делам: взрывать косяк и догоняться бражкой.

Все время до фильма я провел как на иголках, не решаясь сорваться в каптерку шестой роты. Востриков вернулся после ужина и я постарался попасться ему на глаза, чтобы мужик не переживал напрасно — тут, я тут, товарищ капитан. Мы строем пришли в летний клуб и я выбрал себе место с краю последнего ряда, чтобы, когда пойдут титры, рвануть к землякам.

В каптерке уже не просто шло веселье, а стоял алкогольно-наркотический угар. Был накрыт такой же стол как вчера. В чайниках плескалась брага, в двух котелках остывал плов, по столу катались апельсины и яблоки. Между ложек валялось разбросанное печенье. Шестая рота провожала своих дембелей. Все были мне знакомы по вчерашнему загулу. Мирон, сменившись с караула, спал прямо за столом, уперев в него руки и положив на них голову. Пять дембелей и три деда сидели вокруг стола уже изрядно поднабравшиеся. Все говорили разом и никто не слушал другого. Трезвый был только Барабаш — ему как дежурному по роте положено было явиться после отбоя к дежурному по полку, дать раскладку по личному составу и доложить, что шестая рота «отбилась» без происшествий. Поэтому, он единственный, кто сидел с закрытым ртом. Мое появление бурно приветствовалось земляками и снова повторился вчерашний «круг почёта»: косяк, кружка бражки, зверский аппетит и пожирание плова. Учитывая мое вчерашнее разобранное состояние и уже имея кое-какой опыт, в этот раз я отделался двумя затяжками чарса и половиной кружки браги. Дембелям и дедам вольно колобродить хоть до утра, а мне сегодня еще в строй вставать. Нужно быть в форме, а не болтаться жалкой и беспомощной сосиской. В дальнем углу под вешалкой с шинелями я обнаружил гитару и уселся ее настраивать.

— Так ты еще и играешь?! — восхитились дембеля, — а ну, сбацай нам.

От чего же не сбацать, когда хорошо просят и настроение есть? И я запел песню, которая во дворе у нас пользовалась бешеной популярностью:

Ты можешь ходить как запущенный сад,

А можешь все наголо сбрить:

И то и другое я видел не раз.

Кого ты хотел удивить?

Эту песню нельзя было просто петь. Ее надо было обязательно орать. Песня и без того не тихая, помноженная на десяток хрипло-пьяных голосов, грянула в каптерке. Еще второй припев был выкрикнут нами до конца, как дверь в каптерку распахнулась настежь и на пороге нарисовался Малёк. Должно быть, на звук приплыл. Пытаясь разглядеть всех присутствующих, он вытянул шею, вглядываясь в полумрак каптерки. Свет тусклой лампочки-сороковки едва пробивал плотные слои табачного дыма и лиц было не разобрать.

— У вас никого из карантина нет? — поинтересовался Малек у крайних.

Ему не успели ответить.

Мирон открыл один глаз, уронил руку под стол, что-то там нашарил и через секунду неожиданно и быстро метнул лейтенанту в голову. Тяжелый горный сапог со стальными треконями на подошве грохнул в дверь, оставив в досках глубокие выщерблены. Малек успел-таки захлопнуть ее, защищаясь от броска. С такой реакцией — в Олимпийскую сборную. А иначе — верная смерть. Или контузия.

— Кто это, Саня? — спросил Мирон Барабаша.

— Да-а… — отмахнулся Барабаш, — летеха из карантина.