Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - Александр Богданович

Тир располагал прекрасными условиями для стрельбы. Кроме обычной стрельбы по мишеням, которыми был забит склад, здесь можно было поупражняться и в дуэльной стрельбе[84].

Во время очередной замены мишеней к стрелкам подошел начальник временного окружного склада штабс-капитан Лях-Невинский, большой знаток и почитатель стрелкового дела.

– Господа офицеры, позвольте сделать некоторые замечания по поводу вашей техники стрельбы, – с благодушным выражением обратился он к контрразведчикам. – Я обратил внимание, что угол поворота корпуса на цель у вас не полностью согласуется с согнутой рукой, а у молодого человека, – указал он на Новосада, – рука почему-то вообще не согнута.

На лице Корецкого отразилось недоумение. Для него, жандармского офицера, еженедельно упражняющегося в тирах, советы армейского служаки представлялись почти унизительными.

– Вы заблуждаетесь, любезный, – не совсем приветливо ответил Корецкий, – стойка зависит от индивидуального телосложения человека и проверяется поворотом тела во время прицеливания. Достаточно закрыть глаза, и можно понять, куда уклоняется мушка и куда следует отставить левую ногу.

– И насчет согнутой руки вы не правы, господин штабс-капитан, – задиристо отозвался Новосад. – Нынешняя практика международных соревнований склоняется именно к стрельбе с прямой руки.

– Это не совсем так, молодой человек, – несколько обескураженный реакцией офицеров на свои бескорыстные советы, ответил штабс-капитан, – наименьшее мышечное напряжение возможно только при согнутой руке. Это повышает равновесие и устойчивость тела.

– Я готов доказать вам обратное, – загорелся Новосад, – предлагаю решить наш спор соревнованием. Я буду стрелять с прямой руки, а вы с согнутой.

Вызов какого-то юнца в форме прапорщика с глупыми представлениями о стрелковом искусстве серьезно задел самолюбие обладателя многих призов и кубков.

– Я думаю, разница в уровне нашей подготовки не позволит определить истину, но если мой результат вас в чем-то убедит, то пожалуйте. Какое упражнение вы предпочитаете?

– Все равно, на ваше усмотрение, – лихо бросил прапорщик, – если желаете, можно и по-македонски[85].

– Ну что ж, давайте выберем классический вариант – семь выстрелов по австрийской мишени с белым кругом диаметром в сантиметр. Это мишени международного образца. Вам приходилось стрелять по ним? – оценивающе взглянул на Новосада штабс-капитан.

– Для меня это не имеет никакого значения, – самоуверенно бросил прапорщик, загоняя патроны в обойму своего браунинга образца 1900 года.

Штабс-капитан достал из кобуры начищенный до блеска австрийский револьвер «раст-и-гассер» и подошел к соседней стойке. Присутствующие на стенде офицеры прекратили стрельбу и с любопытством наблюдали за единоборством. Ширмо-Щербинский и Дашевский приготовились к позорному проигрышу своего младшего товарища и в душе осуждали его за чрезмерную самонадеянность, хоть и вызванную благородным стремлением защитить честь отделения.

На серию в семь выстрелов стрелкам было выделено тридцать секунд. Команду на изготовку взялся отдавать еще один завсегдатай тира, начальник Школы военных, сторожевых и санитарных собак во Львове статский советник Лебедев.

Интенсивные упражнения по стрельбе в военном училище не пропали даром для Новосада: он первым закончил стрелять, довольно кучно уложив все семь пуль в середине мишени. Штабс-капитан распределил отведенное время на выстрелы более равномерно. Хладнокровно и без напряжения он посылал одну за другой пули в центральный круг с семеркой. Чтобы победить, перед последним выстрелом ему достаточно было просто попасть в мишень. Но когда он плавно дожимал спусковой крючок, рядом с тиром вдруг громко бухнул миномет. Рука опытного стрелка дрогнула, и пуля прошла мимо мишени.

С растерянным видом штабс-капитан еще некоторое время стоял, не опуская руки, не в силах осознать, что допустил такой досадный промах.

Не скрывая удовлетворения от исхода спора, Ширмо-Щербинский предложил «в силу непредвиденного обстоятельства» оставить соревнование без победителя.

Но это предложение сделало Лях-Невинского еще более бледным. Аккуратно уложив револьвер в кобуру и сухо процедив сквозь зубы «Честь имею», он спешно покинул стенд.

По дороге со стрельбища Корецкий поздравил Новосада за благополучный выход из двух конфузных ситуаций.

– И в обоих случаях Стасик проявил мужество и самообладание, – подчеркнул Дашевский.

Ширмо-Щербинский же про себя пожелал поменьше подобных волнений от ухарских инициатив своих подчиненных.

Ответ из Ставки в отношении полковника Алексеева не заставил себя долго ждать. Там крайне серьезно отнеслись к полученной информации в отношении старшего офицера штаба фронта и настаивали на срочном принятии всех необходимых мер для окончательного установления его возможной причастности к шпионажу. Сообщалось, что для этой цели из Варшавы командируются два наблюдательных агента. Также был получен ответ из штаба Одиннадцатой армии в отношении младшего участника нападения на Белинского, Словинского. Сообщалось, что он имеет большое сходство с разыскиваемым по подозрению в шпионаже жителем местечка Сколе Игнаци Плазой, родственником сбежавшего венгерского барона Гределя, по слухам еврея, владельца местных лесопилен, каменоломен, кирпичного завода и прочего. Указывалось, что Плаза был замечен в выведывании секретных сведений у нижних чинов российской армии, которые останавливались на шоссе Сколе – Козювка, чтобы купить в лавочках табак, спички. Он также информировал противника о перемещении российских войск, разжигая костры под видом уничтожения хвороста или унавоживания почвы для новых посадок.

С полученными телеграммами Белинского ознакомил Дашевский на очередной встрече на явочной квартире. Она располагалась на Сапеги[86], двенадцать, – прямо напротив одной из главных львовских тюрем. Бывший хозяин квартиры – владелец колбасной фабрики Сильвестр Герасимович еще в сентябре был арестован за украинофильскую пропаганду. И хотя он сбежал и находился в розыске, этим обстоятельством пренебрегли по причине близости квартиры к тюрьме и жандармскому управлению, куда почти ежедневно по делам службы приходилось наведываться офицерам отделения.

Дашевский информировал капитана, что на очередных допросах «школьный учитель» и его подельник ничего нового не сообщили и продолжали упорно держаться своих легенд.

– А что вы думаете о вашем соседе? – спросил Дашевский. – Не связан ли он с ними и не укрывались ли они у него перед тем, как прийти к вам? Ведь был комендантский час.