Загадочная птица - Мартин Дэвис

— Материалы прихода Ревсби с 1750 года, — прочитала она вслух. — Нет проблем. Кого вы ищете? Назовите фамилию. — Ее авторучка повисла над бланком. — Нам это необходимо знать.

Я замялся.

— Вообще-то не знаю. Известно только, что фамилия начинается на «Б» и заканчивается на «Н». Вероятно, в ней пять букв, хотя не уверен.

Сотрудница архива недоуменно вскинула брови, и я догадался, что она перевела меня из категории серьезных ученых в эксцентрики. Но все равно показала, где найти нужные микрофильмы.

Деревня Ревсби оказалась действительно небольшой, и я быстро составил список девочек с подходящими фамилиями, родившихся между 1750 и 1760 годами.

Вот он:

1 янв. 1750. Мэри, незаконнорожденная дочь [нет записи].

29 сент. 1752. Мэри, дочь Ричарда Бернетта и его жены Элизабет.

18 апр. 1756. Мэри, дочь Джеймса Брауна и его жены Сюзанны.

20 февр. 1757. Мэри, дочь Уильяма Бертона и его жены Энн.

18 янв. 1761. Элизабет, дочь Джеймса Брауна и его жены Сюзанны.

Я откинулся на спинку стула. Пока ясно одно: прихожане в Ревсби любили имя Мэри. Были тут фамилии Браун и Бертон, начинающиеся на «Б» и заканчивающиеся на «Н». Перед тем как Банкс отправился в путешествие, обе Мэри (Бертон и Браун) пребывали в юном возрасте, примерно двенадцати-тринадцати лет, но к его возвращению каждая достаточно подросла, чтобы стать мисс Б. Когда я перематывал микрофильм, пальцы подрагивали. Казалось, где-то близко притаилось что-то существенное.

Из журнала «Город и окрестности» было известно, что, пока Банкс находился отъезде, Мисс Б. осиротела. Я начал просматривать записи регистрации смертей в Ревсби. Конечно, отец мисс Б. мог умереть в другом месте… Вскоре выяснилось, что за нужный период там скончались четверо взрослых мужчин, одним из которых являлся Уильям Бертон.

12 янв. 1768. Джеймс Тернер

7 нояб. 1768. Уильям Бертон

25 мар. 1769. Д-р Тейлор

12 апр. 1769. Ричард Бернетт

Это уже кое-что. Джеймс Браун отпал, поскольку прожил еще восемнадцать лет, но Уильям Бертон умер через три месяца после отплытия Банкса на «Эндевуре». Его дочь Мэри подходит по обоим пунктам. Хм, крошечная, но все же зацепка. У меня даже ладони вспотели. Если Мэри Бертон является женщиной, изображенной на рисунке, то тогда можно вернуться в Лондон и продолжить искать ее там. И если Ханс Майклз не ошибся, она приведет нас к птице с острова Улиета.

Я скользил взглядом по странице регистрации смертей и через несколько секунд замер. Радость открытия как ветром сдуло. Мэри Бертон похоронили в Ревсби рядом с отцом через несколько месяцев после возращения Банкса в Британию.

Я мог бы задержаться и попытаться придумать еще что-нибудь соответствующее этим фактам, но мне предстояла долгая поездка обратно на машине, поэтому я покорно принял поражение. Если Мэри Бертон не мисс Б., тогда в Ревсби нечего больше искать. Очередной тупик. Теперь единственный путь — заняться семейством Эйнзби. Я положил свои записи в карман пиджака, поблагодарил сотрудницу архива за помощь и направился к собору. День был влажный, серый, на часах три пятнадцать. Я вернулся в отель забрать сумку. В отелях главных городов графства три пятнадцать — мертвый микросезон. Обед закончился к двум тридцати, даже запоздавшие ушли к трем, гости, собиравшиеся съехать, уже съехали, а собиравшиеся остаться либо ушли по делам, либо вздремнули в своих номерах. Густая тишина окутывает все, кроме часов, которые пользуются моментом и начинают тикать громче.

Именно такая тишина встретила меня, когда я приблизился к стойке регистрации и дернул за колокольчик, чтобы вызвать портье. Это не помогло. Я видел свою сумку за стойкой, но постеснялся зайти туда и взять. Это показалось мне неприличным. Пришлось ждать, облокотившись на темную дубовую панель, лениво просматривая разложенные там разные буклеты и рекламные листки. Спустя какое-то время мой взгляд упал на раскрытую книгу записи гостей. Моя фамилия там значилась последней, больше никто не въехал. Я уже почти отвернулся, когда вдруг мелькнуло знакомое слово — «Мекленберг». Мой пульс участился. «Отель “Мекленберг”». Это я прочитал в колонке «Адрес», а рядом красивым почерком было написано: «Карл Андерсон». Я посмотрел дату. Он прибыл неделю назад и еще здесь. Значит, приехал сюда искать птицу.

Когда я добрался до дома, было уже поздно. Открывая входную дверь, слышал, что звонит телефон. Тишина в доме мне показалась какой-то тревожной, и с первой секунды я почувствовал что-то неладное.

Причем на сей раз, кажется, все было на месте. Стекла целы, ничего не сломано… только кухонное окно распахнуто настежь. Видимо, уходя, я неплотно закрыл форточку и кто-то сумел дотянуться до шпингалета. Вытащить его не составляло труда, он был погнут и чуть вставлен в гнездо. Следы ног на подоконнике отсутствовали. Я разозлился. Не пришел в ужас, а именно разозлился. Какая неслыханная наглость! Я вернулся замерзший, усталый, мечтал согреться в любимой кухне, а там мерзкий холод. Кто же осмелился вломиться в мой дом? По какому праву?! Абсурдно, но больше всего меня разозлил вид открытого окна, словно бессмысленно растраченное тепло кухни было единственным, с чем я не мог примириться.

Я захлопнул окно и начал быстрый осмотр. Надо позвонить в полицию, указать на Андерсона, пусть им займутся. Но ведь здесь нечего искать. Меня еще больше злил идиотизм этого вторжения. В моих записках не содержалось никаких тайн. Я ничего не знал о птице и ничем не мог ему помочь. От этой мысли я рассвирепел.

В кухне, не считая окна, был полный порядок. Тоже самое в холле. В моей мастерской ничего не потревожено, инструменты, химикалии по-прежнему аккуратно стоят в стенных шкафах. Значит, спальня.

Я взбежал по лестнице перепрыгивая через ступеньку. Ворвался в спальню-кабинет. Да, здесь поработали, причем основательно. В основном с бумагами. Мой сундучок вытащен на середину комнаты, и его содержимое разбросано повсюду. Материалы к книге об исчезнувших птицах, куда я не заглядывал свыше десяти лет, теперь были все перемешаны. Разумеется, я держал их не в идеальном порядке, однако все же имелась определенная система. А теперь тут сам черт не разберет. Кто-то просматривал каждый лист и отбрасывал в сторону. Они ничего не нашли. Ну конечно, потому что тут ничего не было.

Я смотрел на разбросанные листы, и тугой комок злости внутри разрастался все сильнее. Надо позвонить в полицию, немедленно. Пусть ищут. Завтра вернусь в Линкольн, найду Андерсона и скажу все, что о нем думаю. Это же дело рук его «помощников». Ладно, посмотрим, что он объяснит на допросе в полиции.

Я бросил взгляд на телефон, опустился на край кровати и тяжело вздохнул. На что я буду жаловаться? Ведь ничего не пропало. Ну влезли в окно, порылись в бумагах, разбросали, и все. Да тут и нет ничего стоящего. Опять придет какой-нибудь усталый молодой полицейский, посоветует плотнее закрывать окна, поставить новый Шпингалет. Нет, звонить пока рано. Нужно подумать.