Корпорация "Попс" - Скарлетт Томас

Жалко, что у меня нет зверушки. Нет, я не про кошку или собаку — это значило бы просить слишком многого. Тушканчик, морская свинка или рыбка были бы в самый раз. Я назвала бы зверушку милым-премилым именем, кормила бы и все время за ней присматривала. Я научила бы ее всяким хитрым трюкам и делилась с ней всеми своими тайнами. Отец повторяет, что радость от появления новой «игрушки» рано или поздно угаснет, но я-то знаю, что это не так. Как-то раз он сказал: откуда тебе знать, что ты будешь думать в будущем? твое будущее «я» окажется странным незнакомцем с абсолютно чуждыми тебе мыслями и чувствами. Раньше, когда мама еще была жива, он таких вещей не говорил, а в последнее время говорит постоянно, и взгляду него делается туманный и философский. Ты не знаешь, кем станешь, Алиса. А я, черт побери, всего лишь хотела тушканчика. Вот почему я так и не рискнула попросить, чтобы мне завели кошку или собаку.

Может, папа отправился куда-нибудь в плавание? Книжки связаны с его исчезновением, или мои подозрения призрачны, как летучий голландец? У папы часто появляются странные, неожиданные идеи (и тогда он отправляется на разведку в библиотеку), но они очень редко приводят к активным действиям. Или на сей раз правило нарушилось? В идеале он либо просто вернется, либо — и об этом я думаю по ночам — я выясню, куда он девался, найду его и привезу домой. Если он вернется, бабушке с дедушкой будет незачем знать, что он вообще исчезал. Таков мой план на данный момент.

За овсянкой нужно следить внимательно: она очень опасна, когда кипит. Прольешь ее на себя, и на всю жизнь останутся шрамы — может, даже на лице, если особенно не повезет. Так что, дав воде и овсу покипеть в кастрюльке ровно одну минуту (я ее отмеряю про себя: один кашалот, два кашалота и так далее, потому что на моих электронных часах секундомера нет), я просто выключаю газ — пусть кастрюлька остынет, тогда я к ней прикоснусь. Это один из моих приемов выживания в экстремальной ситуации. Я составляю их список. Вот что я успела наработать: не стоять на стульях; не пользоваться рашпером; не втыкать вилку в розетку и не выдергивать ее, не убедившись сперва, что прибор выключен. Недавно один папин друг рассказал нам историю, как его «швырнуло через всю комнату» электрошоком. Не хочу, чтобы такое случилось со мной, когда я тут одна. Всякий раз, вспоминая, как в прошлом мне говорили чего-то не делать, я вношу это в список. Такова система. Порой приходится доверять взрослым, и особенно — может быть — когда их на самом деле рядом нет и они не бдят. Лишь в самый глухой час ночи решимость покидает меня, и я хочу позвонить дедушке, но телефонная будка — через два квартала от дома, а мне не разрешается выходить после сумерек.

Меня беспокоит вопрос: где, спрашивается, я достану деньги, чтобы заплатить за газ и электричество? Мои деньги на еду тоже почти закончились. Деньги на еду я вытрясла из своей копилки-поросенка в спальне. Всего десять дней назад у меня было шесть фунтов; удивительное зрелище — наблюдать, как быстро они исчезают. Зря я, наверное, первые три дня покупала на ужин рыбу с жареной картошкой и просадила позавчера целый фунт в кондитерской. Опять-таки, трудно вести бюджет, когда рядом нет взрослых, которые говорят тебе, что можно, а что нельзя покупать. Скорее всего, именно поэтому детям обычно не позволяют распоряжаться деньгами.

«Гувер»[42]под запретом, так что я им не пользуюсь. Отбеливатель мне тоже трогать не разрешается. По сути, я вообще ни разу толком не занималась уборкой: раньше я помогала маме, но потом она умерла, и к нам пришла Нана Бэйли, чтобы «сдуть с нас паутину». Нана Бэйли никогда не давала помогать. «Не путайся под ногами, Алиса», — говорила она всякий раз, когда я оказывалась поблизости. Папа прибирается довольно шустро, но он всегда был «слишком усталый», когда приходил с работы. Вот почему Нана Бэйли помогала нам; впрочем, она как сквозь землю провалилась, когда папу уволили. Я была вполне рада ее исчезновению, но ничего не сказала. В любом случае, мне теперь хотя бы не надо беспокоиться, что она вдруг придет — причин для беспокойства у меня и вправду навалом. Однако с мытьем посуды последние десять дней я справлялась плохо. Моей первой крупной ошибкой было то, что я позволила куче в раковине расти дня четыре и только потом спохватилась и принялась за дело всерьез. Потом я никак не могла добыть из крана горячую воду. До сих пор не знаю, как это делается. Думаю, тут как-то задействован красный тумблер, который рядом с титаном, но мне всегда говорили его не трогать. Холодной водой мыть посуду непросто, хотя подозреваю, что именно так придется делать на шлюпке.

Моя шлюпка — кровать. Я отодвинула ее от стены и разложила вокруг всякие штуки из ванной (двух резиновых уток и рыбу-губку из поролона); якобы они качаются на волнах. Я воткнула метлу в изголовье кровати, между матрасом и рамой, и прикрепила к ней простыню; выглядит точно как парус, нарисованный в книжке. Зарубки на борту сообщают мне, сколько уже дней я болтаюсь тут, одна в море. Пока что их десять. Я взяла с собой в свою «шлюпку» несколько книжек: «Выжить в жестоком море» (само собой), словарь, чтобы смотреть мудреные слова (я начитана, как шестнадцатилетняя, но это взрослая книжка), сборник математических головоломок (подарок от дедушки на прошлое Рождество) и еще две книжки про мореплавание, которые валялись дома. Теперь я знаю три морских узла — беседочный, рифовый и выбленочный — и, по-моему (хотя я не уверена), мой парус привязан правильно. Пожалуй, завтра я останусь в шлюпке и не буду париться по поводу школы. Ивонна по-прежнему со мной не разговаривает, плюс я хочу дочитать книжку. Наша тема по математике — деление столбиком (уже умею), а по английскому — «времена года» (слишком скучно), так что, похоже, ничего важного я не пропущу.

В понедельник утром «Цитадель Попс», как мы ее окрестили, снова окутана туманом. Воскресенье получилось довольно сумбурное. Часов до пяти утра я мучилась, думая о зашифрованном послании, и проспала почти до полудня. Что-то полуночничанье стало входить у меня в привычку; надо бы поостеречься. А может, я просто «сова»? Трудно сказать. За те две недели, что я провела дома, занимаясь «КидСкаутом» («КидТрэкером»?), я успела отдохнуть в основном потому, что ночи были моими. Обычно я засиживалась до трех, читая при свете настольной лампы. Две ночи я натурально провела в палатке в своем маленьком садике и делала заметки на тему «Существа, которых можно увидеть в палаточном лагере». Из-за того, что на последнем совещании от набора потребовали «соответствовать условиям заднего двора дома», в этом разделе «сопроводиловки» я в основном рассказываю о самых обычных животных — домашних, или тех, что встречаются в пригородах. Тогда как в своем собственном садике я видела одного кота (Атари), одного ежа, двух лягушек, жабу, несколько слизняков и улиток и дохлую мышь. Я слышала, как ухает сова, как крадется во тьме лиса (ночной вор?) и как шебуршится в своей клетушке соседский кролик.

Когда вчера я наконец проснулась и более-менее очухалась, ни на что дельное времени уже не оставалось, так что я наскоро пообедала одна в кафетерии, а потом гуляла по местным садикам, думая про выживание в пустыне и пытаясь идентифицировать цветы и кустарники. Дэна я никак не могла найти, а когда встретила, мы просто принялись валять дурака — играли в карты, пока не пришла пора идти баиньки. Я старалась не думать о шифровке, хотя от нее во мне осталась неприятная настороженность. Свяжутся ли со мной снова? Это вполне вероятно, рассудила я. «Я знал, что вы сможете это прочесть». И вправду будто намек: переписка продолжится. Рационалистка во мне понимает: такое послание мог отправить любой, у кого есть «КидКрэкер». И избрать меня адресатом — тоже вполне логично: разумеется, я справлюсь с шифром, я же изобретатель набора. И все же мой внутренний параноик твердит: а что, если? Что, если это вновь началось, спустя все эти годы? Может, кто-то узнал про кулон? Именно из-за этого все тогда беспокоились. Но нет. Выкинуть эту дурь из башки.