Пропавшие девушки Парижа - Пэм Дженофф

Взгляд его вспыхнул.

– Я не позволю, чтобы меня схватили только потому, что вы не способны держать язык за зубами. – Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

Затем мужчина снова зашагал, ведя ее через лес совсем не в том направлении, как ей казалось, откуда они пришли минувшей ночью. Мари краем глаза разглядывала своего спутника: короткая стрижка, квадратная челюсть. Штаны и рубаха, как у французского крестьянина, однако, судя по его молодцеватой выправке и походке, он был военным или бывшим военным.

Деревья расступились, открывая ее взору просеку и на дальнем краю – здание безымянной железнодорожной станции, маленькое, не больше, чем сарай, в котором она ночевала. Провожатый Мари кинул прощупывающий взгляд в обе стороны, подобно человеку, который постоянно должен беспокоиться о том, чтобы его не обнаружили и не выследили. Потом снова взял ее за руку. Мари вырвалась от него.

– Не смейте больше хватать меня.

Нежелательное прикосновение чужих рук неизменно навевало воспоминания о детстве: если отец больно сжимал ее руку, затем обычно следовали пощечина или удар.

Мари думала, что сейчас услышит очередную отповедь, но ее спутник кивнул в знак согласия.

– Тогда не отставайте.

Он пошел через просеку и завернул за здание станции, где одиноко стоял велосипед.

– Садитесь. – Мужчина показал на раму.

Мари медлила. Утреннее солнце поднялось над деревьями довольно высоко. Она считала, что глупо средь бела дня колесить на велосипеде по просторам сельской Франции: они обязательно привлекут к себе внимание. С другой стороны, выразив несогласие, она бы еще больше разгневала своего спутника. А кроме него и того жалкого сарая, она здесь больше никого и ничего не знала. Мужчина крепко держал велосипед, помогая ей сесть на раму, затем сам вскочил на сиденье, уверенно взялся за руль. Оказавшись в кольце его длинных мускулистых рук, Мари заерзала, испытывая неловкость от такой тесной близости человека, которого она не знала. Он начал крутить педали, и они покатили по узкой неровной тропинке.

На краю просеки тропинка перешла в проселочную дорогу, с обеих сторон обрамленную низкими стенами из крошащегося камня. Внизу под ними простиралась долина, устланная пышной зеленой растительностью и опрятными возделанными полями. Тут и там краснели крыши деревенских домиков, кое-где стояли особняки. Из долины к ним поднимался влажный дурманящий аромат жимолости. Пологие холмы и маршрут, которым летел «Лисандр» минувшим вечером, навели Мари на мысль, что они находятся в регионе Иль-де-Франс, где-то к северу-западу от Парижа, в самом центре территории, оккупированной нацистами.

Они миновали фермерский дом, во дворе которого молодая женщина развешивала выстиранную одежду. Мари охватил страх. До последнего часа она пряталась под покровом темноты. Теперь же они оказались на всеобщем обозрении. Наверняка она чем-то себя выдаст. Но женщина просто улыбнулась им, – очевидно, приняла их за молодую парочку, совершающую утреннюю прогулку на велосипеде.

Через несколько минут спутник Мари резко съехал с центральной дороги, так что она чуть не свалилась с велосипеда. Мари схватилась за руль. Он затормозил перед каким-то особняком.

– Зачем мы сюда приехали? – отважилась спросить она.

– Это одна из наших конспиративных квартир, – объяснил он. Мари с удивлением смотрела на величавый дом с двухскатной щипцовой крышей и слуховыми окнами: она думала, что местные партизаны обитают в пещерах и лесах, в лучшем случае – в сараях, наподобие того, в котором она провела ночь. – Дом пустует. Немцы заняли бы его, если бы не эта штука. – Он показал на некий предмет, что лежал перед ней, вклинившись между двумя каменными плитами. Взрывное устройство, узнала Мари, вспомнив занятия в учебном центре. Невзорвавшаяся бомба, которую немцы сбросили перед оккупацией. – В саду таких еще с полдюжины.

В комнатах она не заметила беспорядка, тонкое столовое белье и фарфор были в целости и сохранности, мебель не зачехлена. В столовой, что размещалась с левой стороны, стоял сервированный стол, словно с минуты на минуту за ним должны были собраться гости. Очевидно, хозяева покинули дом в спешке, рассудила Мари, вспомнив l’exode – бегство миллионов жителей Северной Франции перед вторжением немецкой армии четыре года назад. Лишь тонкий налет пыли на всех поверхностях свидетельствовал о том, что в доме никто не живет.

Сверху доносились поскребывание и тихий смех. Спутник Мари, не дожидаясь ее, ринулся наверх по широкой лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Она поспешила следом. Он открыл дверь в одну из комнат, которая некогда служила кабинетом. За широким дубовым столом, который временно использовался в качестве обеденного, собралась горстка мужчин, все примерно одного возраста с Мари. Тяжелые портьеры были задвинуты, на столе мерцали несколько свечей. К потолку поднимались заставленные книгами полки.

В кресле у окна сидел Уилл – пилот, который доставил Мари во Францию минувшей ночью. Она удивилась, увидев его. Что помешало Уиллу вернуться в Англию после того, как он высадил ее и улетел? Это было единственное знакомое лицо, и Мари направилась к нему. Но, подойдя ближе, она заметила, что глаза у него закрыты и он дремлет.

Мари в нерешительности встала у стены. Вероятно, группа специально собралась на верхнем этаже пустующей виллы – в целях конспирации. Тем не менее они смеялись и шутили столь непринужденно, словно отдыхали в парижском кафе. В комнате витал восхитительно гостеприимный дух кофе и яичницы. Вспомнив холодный темный сарай, где она провела последние несколько часов, Мари внезапно разозлилась. Она сверкнула сердитым взглядом в сторону своего провожатого, который теперь стоял у окна напротив. Ведь он мог бы сразу привести ее сюда. А он почему-то оставил ее ночевать бог знает где. Может, это было некое испытание?

Один из мужчин наконец обратил на нее внимание.

– Проходите, проходите, – произнес он – с валлийским акцентом, определила Мари. У него были пышные усы – не самый удачный атрибут внешности для того, чтобы выдать себя за француза. – Не ждите приглашения. Отведайте ветчины, пока ее не умяли. – Мари подумала, что она ослышалась. В Англии о ветчине не вспоминали с самого начала войны. А здесь вот вам, пожалуйста: толстые свежие ломтики на почти пустой тарелке взывают к ней. Мужчина протянул ей тарелку: – Угощайтесь. Мы не каждый день так питаемся. Одному из наших ребят удалось купить ветчину на черном рынке близ Шартра, и весь кусок нужно съесть. Хранить ее негде, а таскать с собой рискованно.

Мари подошла ближе к столу. На нем были выставлены продукты, которые при других обстоятельствах сочли бы несочетаемыми: печеные бобы (слишком по-английски, не преминула бы раскритиковать Элеонора), хлеб, сыр, фрукты.

У Мари заурчало в животе, и это напомнило ей, что она не ела со вчерашнего дня. Она взяла ломтик ветчины с тарелки, которую протянул ей усатый мужчина. Поискала глазами вилку и, таковой не найдя, кончиками пальцев сунула ветчину в рот.