Тотальное преследование - Николай Басов

Том подчинился, а потом, когда уже резали, и оба парня, отложив свои стволы, держали его, вдруг сомлел и растянулся на траве, как кабан, которому кровь пустили.

– Да он квелый, – сказал Кенарь. У него были действительно на удивление светлые волосы. Но это Том уже увидел и услышал как сквозь пелену.

Извеков пришел в себя вечером. Рука болела так, что даже ноги дрожали. Подняться, например, по нужде было очень нелегко. Ребята разложили костер, девица сидела и крутила в пальцах его чип, в невесть откуда взявшемся котелке булькала какая-то каша. Бутылка Тома стояла рядом, и в ней была уже не вода. «Может, они заварили почти настоящий чай?» – подумал Том. Но это оказался обычный цикориевый кофе – горький, но разбавленный медом.

– Теперь эта хреновинка не опасна, – сказала девушка. – А вот перевязать тебя было нечем. Мы просто обрывком твоей майки замотали, но лучше тебе все же врачу показаться.

– Врачу… Ты еще скажи, в медсанбат его отправить, – буркнул Кенарь. Он почему-то сделался ворчливым, хотя болтал по-прежнему много.

– Сделаем так, мил-человек, – сказал дедок. Он держал на коленях свою винтовку и дымил чудовищным самосадом. – Если хочешь, отправляйся в деревню. Скажешь, мы тебя обчистили, но – завтра утром, чтобы мы подальше уйти успели. Тогда казаки за нами не погонятся.

– Казаки? – не понял Том. – Это что, местное прозвище красномундирных?

– Не только, к сожалению. – Дедок бросил окурок в огонь. – Был у нас председатель, рассказывал, что он казак и все такое. Но когда эти-то пришли, быстро к ним переметнулся. Вот и пошло мнение, что казаки им служат. Ты, часом-то, не казак?

– Русский я, а казак или кто – не знаю. – Том обвел всех глазами. – И похоже, что бегу я к таким, как вы. Только грабить бы предпочел тех, у кого есть что взять.

– А у тебя и было… – отозвался Кенарь и вдруг посмотрел на девушку. – Обычно мы к дачным наведываемся. А что нам еще нужно – не твоего ума дело.

– Если с нами пойдешь, знай, что назад дороги нет. Если приведем тебя, а ты удумаешь убегать, – сказал дедок, всматриваясь в огонь, – живым мы тебя не выпустим. Сейчас – можем, потом уже нет. Понял?

– Когда пойдем? – спросил Том.

– Говорю же, нет ему веры! – пробурчал вдруг молчаливый со шрамом. – Боров башку оторвет, если опять приведем кого-то.

– Не оторвет, – решил дедок. Подумал и предложил: – Тогда так: пойдем, когда луна выйдет. Шагать ты быстро не сможешь, если я правильно понимаю, крови много из тебя утекло. Пойдем неторопливо, но идти нужно будет без остановок. Выдержишь?

Том не знал, что и сказать. Вдруг девушка подмигнула ему и добавила:

– Если твердо решил, я тебе помогу. – И повернулась к деду. – Он такой квелый, что мы от него, в случае чего, за час оторвемся.

Вот как шли, Том не очень запомнил. У него сделался какой-то жар, или того хуже – жар со слабостью. Но он держался, пробовал держаться, чтобы совсем уж… дачником не выглядеть. И дошли, кажется, к утру второго дня.

Сквозь свою слабость, через боль, Извеков вдруг понял, что его укладывают в землянке на лежак, сколоченный из каких-то горбылей. Лежать было неудобно, лапник, покрытый куском пропахшего машинным маслом брезента, – не самая лучшая кровать, которая ему доставалась в жизни, но хоть такую выделили.

Потом, кажется, его кормили и поили. А на третий день, как ему сказали, он пришел в себя. Выполз, сходил по нужде, страшно стесняясь, что раньше помогать ему в этом пришлось той самой девушке, которая чип вырезала.

Стояло утро, туман рассеивался между таких спокойных елочек и орешника, что любо-дорого было посмотреть. Горело три костра, на одном кипело большое, некогда эмалированное ведро с чаем, около другого было развешано какое-то белье, вокруг третьего сидели человек шесть. Среди них был и молчаливый, он на Тома не смотрел.

Зато другой, чем-то похожий на хмурого приятеля, только моложе, пояснил:

– Вешка за тобой ходила, как за ребенком. Не понимаю… – Он еще раз для верности всмотрелся в бледную физиономию Извекова. – Сказала, что ты будешь полезен. Ты чего делать-то умеешь?

– Посмотрю, что нужно, – признался Том. Потом сходил еще раз к ручью, умылся, но слабость не проходила, так просто ее было не смыть.

Зато он вдруг понял, что чип, который первым делом вырезали эти… лесные братья и сестры, каким-то образом перестроил ему нервную систему, и вот теперь, лишившись его, Том оказался… в другом состоянии, в другом качестве и потому так ослабел. Это была неплохая идея, прежде Извеков ее непременно обдумал бы как следует, но теперь не до того было.

Завтрак получился на удивление плотный, затем многие куда-то ушли, осталось только двое, кроме Тома – бабушка, она сушила всякие майки-портянки у дальнего костра, и Боров. Мужик он оказался интересный, в тельняшке, поверх которой на самодельном ремне болтался незнакомый Извекову пистолет-пулемет, похожий на уменьшенную и укороченную копию «калаша». На боку у Борова висели нож и противогазная сумка, в которой он держал какие-то бумажки и штуки три гранаты, а подсумок с магазинами для странного автоматика таскал сзади, и когда садился на бревно у костра, рожки эти обязательно оказывалась у него под задницей. Боров каждый раз ругался, но подсумок не снимал.

Тому пришлось снова рассказать свою историю. Бабушка пристроилась послушать, несколько раз кивнула, как будто знала и самого Тома и его одиссею, а теперь могла только подтвердить.

– Ты вот что, парень. – Боров по-прежнему был задумчив и хмур. – Ты нам не нужен. Поживи уж, ладно, чтобы тебя искать перестали, а потом подавайся в город. Воевал ты мало, как я погляжу, настоящей партизанщины не знаешь. А у нас и холодно и голодно. Не выдержишь ты.

– А в городе мне что делать? – спросил Том.

– Там как-нибудь пристроишься. Карточку дадут, будешь в их бесплатных столовых жратву получать. Может, и одежонкой разживешься. Зиму переживешь.

– Ты его слушай, слушай, – снова закивала бабушка. – Он прошлую зиму тут прожил, сказывают, на одних желудях.

«Потому и «Боров», – догадался Извеков. А вслух заметил:

– В городе мне, конечно, сподручнее будет, да только зря ты так. Может, я и тут на что-нибудь сгожусь.

И действительно сгодился, даже не ожидал от себя. В самой большой землянке этого, с позволения сказать, партизанского лагеря, в которой проживал Боров, находился телевизор. Старый «Темп», чуть ли не советского еще выпуска, но он не работал. Том подумал, порылся в каких-то залежах схем, из которых, как пояснила бабушка, местные бомжи (когда вместо лагеря тут еще бомжатник был) пытались выплавлять серебро. Схем действительно было в избытке. Из них, например, с успехом можно было не один приемничек починить, но радио Извекова уже не интересовало… В общем, провозился он два дня и одну ночь, в азарте, и телик заработал! Питался аппарат от старой мотопилы, которую Том наладил раскручивать динамку от автомашины, а та заряжала аккумулятор. Изготовление этой системы подняло Тома на ощутимую высоту среди партизан.