Холмы Каледонии - Мария Сергеевна Руднева

все свободное время! – сказал виконт Оливер. – Будет странно, если в конце концов он не попросит ее руки!

– Для человека, который столь старательно портит репутацию девушки, он слишком медленно думает! – покачал головой мистер Скарсборо. – И я считаю, что мисс Эконит пора остепениться, пока не случилось беды, и выйти замуж за порядочного человека. Такого, как мой друг мистер Ричардс!

В таких сугубо научных разговорах и проходило это утро, когда беседа джентльменов была прервана стремительным появлением в дверях лорда Дарроу.

* * *

– Друзья! – лорд Дарроу сразу направился за кафедру.

Джентльмены тут же прервали свои занятия и повернулись к нему – просто так и по мелкому делу он бы кафедру не занимал.

– Слушаем, господин председатель! – пробасил мистер Томпсон, затягиваясь трубкой. Ароматы его вишневого табака, смеси «Аркадия»[10] из трубки мистера Фишлиттла и сигарета виконта Оливера смешались. Сложное амбре ударило лорда Дарроу в нос, и он поморщился.

– Так вот! Друзья! Изобретатели! Вы все знаете, что мистер Мирт – человек, который не постыдился прилюдно унизить Клуб и его уважаемых участников не только своим выбором женщины как машиниста исторического запуска паровой машины, но и своим беспрецедентно ужасным поведением во время самой церемонии, – вздумал поразить бриттское общество новым открытием, на этот раз сделанным втайне от всех, в ангаре за чертой города, и вроде бы без привлечения внимания… Но новость о том, что он собирается совершить, возникла в газетах именно в тот момент, когда должна была проходить наша традиционная выставка результатов! Мистер Габриэль Мирт украл у нас внимание публики, радость открытий и, наконец, деньги! Ведь никто из нас за изобретения, представленные на той выставке, до сих пор не получил финансирования от Парламента! Верно ли я говорю?

По залу пронесся гул.

– Согласен! – пробасил мистер Томпсон. – Это все так унизительно…

– Мне он никогда не нравился, – уперев унизанную кольцами руку в бок шелкового фрака, заявил виконт Оливер. – И на какие, простите, средства он строит свой летательный аппарат?

– Что вообще за дикая идея – взлететь в воздух! – согласился мистер Скарсборо. – Подумал бы, как улучшить для фермеров условия для сбора урожая! В конце концов, фермеры Эйре кормят все Бриттские острова!

– Прошу тишины! – Лорд Дарроу постучал по кафедре маленьким деревянным молоточком, напоминающим судейский, призывая к молчанию. – Я все обдумал. Видит Дивный народ – я старался как мог, но проклятый Мирт с легкостью ужа выскальзывает из силков, в которые я пытаюсь его поймать. Ничем-то ему нельзя навредить, тьфу! Не знаю, как вы, господа, а я порядком подустал от его лицемерия!

Гул пронесся второй раз – джентльмены как один выражали согласие со словами господина председателя.

– Я считаю – пришла пора раз и навсегда покончить с Габриэлем Миртом! – воскликнул лорд Дарроу – и толпа взорвалась ликованием.

Каждый в зале готов был следовать тому, что он скажет – если это позволит покончить с унижением, стягивающим горло, точно слишком тугой шейный платок.

– Тогда слушайте меня, господа, – хищно улыбнулся лорд Дарроу и наклонился вперед. – У меня есть план!

* * *

Мистер Мирт был пьян.

В это состояние, отнюдь не достойное джентльмена, его вогнала бутылка хереса, к полуночи успевшая почти полностью опустеть. Янтарная жидкость плескалась на дне бокала, и в ней отражались отблески огня в камине, жизнь в котором старательно поддерживал Поуп. Верный дворецкий никак не комментировал состояние своего хозяина, только время от времени бросал осуждающие взгляды: мистер Мирт даже не соизволил переодеться и полулежал в кресле, закинув босые ноги на подлокотник, в своем зеленом рединготе и шелковой рубашке, на манжетах которой отчетливо проступали следы машинного масла. Мистер Мирт заезжал в ангар проверить дирижабль и не удержался от того, чтобы кое-что не поправить – и вот результат, Поупу прибавится возни, как только мистер Мирт переоденется в домашнее.

Поуп бросил на мистера Мирта еще один осуждающий взгляд и удалился, убедившись, что тот не замерзнет.

Габриэль даже не обратил на него внимания. В обычные дни он бы обязательно извинился перед Поупом за то, что доставляет излишние хлопоты, но сейчас он слишком глубоко пребывал в плену собственных мыслей.

На столе рядом с бутылкой бренди лежали карманные часы, а рядом – небольшой букетик голубых колокольчиков. Эти цветы, казалось, круглый год цвели у пруда в Роуз-парке, населенном младшими фаэ. Мистер Мирт побывал и там – в надежде развеять дурные мысли. А в итоге лишь усугубил их.

Ни умственная работа, ни тяжелый физический труд больше не приносили ему забвения и усталости, как раньше.

Поэтому он прибегнул к способу, которого всеми силами избегал – алкоголю, понадеявшись, что галлы делают такой херес, что сшибет с ног даже чистокровного фаэ.

Надо заметить, у него это почти получилось – в голове образовался легкий туман, усталый взгляд бродил по комнате, спотыкаясь то о часы-луковицу, то о портрет Гилдероя Эконита, а сладковатый херес жег губы.

– И как, забрали тебя в Холмы, Джеймс? – пробормотал мистер Мирт, уставившись на часы. Стрелки монотонно отсчитывали смертное время. Часы шли без перебоев. – Наверняка забрали. Как я… предполагал.

Тишина зазвенела у него в ушах. Габриэль дотянулся до бутылки и плеснул на дно стакана еще херес. Выпил залпом – и закашлялся с непривычки, закрывая рукавом рот.

– Вот же… Насмехаешься надо мной, да? Старина Габриэль не умеет пить… А кто умеет? Это для смертных… Нам, фаэ, только солнечное вино да лунная роса…

Он сделал еще один глоток и отставил стакан подальше.

– Вот скажи… – он запрокинул голову на спинку кресла и, болезненно морщась, прикрыл глаза. – Ты же встречался с ней, верно? Ты мог ее получить? Почему ты отказался?..

Он притих, словно в самом деле ожидая ответа, но услышал в ответ только мерное тиканье стрелки.

– Ты был бы ей прекрасной парой, Джеймс. Поверить не могу, что ты вот так взял и отступил. Дался тебе этот Парламент, когда тобой заинтересовалась такая женщина!

Плеск в бокале определил начало новой порции бренди – мистер Мирт осушил бокал, уже почти не закашлявшись.

Его голос стал громче. Он словно готов был по-настоящему поссориться с сумерками, сгустившимися по углам старого особняка.

– Я ведь сам все разрушаю… Неудивительно. Разве имею я право так глупо ревновать или вести себя как последний боререй, пытаясь отсрочить неизбежное? Нет, дело вовсе не в этом павлине Ричардсе! Я уверен, Амелия умна и достаточно высоко ценит себя, чтобы не связываться с ему подобными! Но чего ожидаю я сам, точно так же посягая на ее