Я уеду жить в "Свитер" - Анна Никольская

Он еще много разных историй рассказывал, в основном из своей жизни. Его интересно было слушать, потому что он эмоционально говорил, видно, что искренне, и шутил все время. Я даже понемногу начала Верку понимать, почему она в него влюбилась. Харизматичная он личность.

Когда писатель закончил выступать, все сразу к его столу ринулись с книгами, с блокнотами за автографом. Мы с Веркой не спешили, наоборот – пристроились спокойно в очередь, в самый конец.

Постепенно толпа поклонниц рассосалась, и писатель заметил нас. Вернее, он Верку увидел, а меня, кажется, даже не узнал.

– Вера, привет! Рад тебя видеть. Как ты?

– Хорошо, спасибо, Игорь Юрьевич.

Ага, значит, все-таки не Медвежонок.

Так необычно было видеть, как Верка стушевалась сразу. Она просто сама не своя стояла перед ним – тихая, скромная, ангел, а не человек.

– Молодец, что зашла. А это подруга твоя? Лицо мне ваше смутно знакомо, – это он мне уже сказал.

Ну я ему напомнила, что он к нам в класс приходил. Про мозговой штурм и так далее.

– Точно! Слушай, у меня на лица хорошая память, а на имена никудышная.

– Меня Юля зовут.

– Юль, ты можешь отойти на минутку. – Верка вдруг попросила.

– Ладно. Пойду пока книжку куплю…

И я ушла. Купила «Комнату» для мамы и еще одну новую его – «Двадцать миллиардов». Это история любви парня и девушки из будущего. Они жили в эпоху перенаселения Земли – кажется, это грустная история. Я из аннотации так поняла.

В общем, оплатила я у кассы покупку и иду назад. Но потом я увидела, что там у них происходит, и сразу спряталась за колонну.

Он ее ладонь в своей держал. Представляете? Это же о многом говорит, наверное. Во всяком случае, мне. Я сунула руку в сумку и нащупала Веркин дневник. Он меня обжег как будто!

Но я все-таки решила, что сделаю это. Сердце у меня прямо в ушах уже стучало. Или сейчас, или никогда.

Я вышла из-за колонны и подошла к ним. Писатель, когда меня увидел, сразу руку с Веркиной убрал. Кажется, даже немного смутился.

– В общем, ты меня поняла, Вера, да? Надеюсь на это.

Верка молча кивнула. Вид у нее был мрачней, чем на собственных похоронах.

– Так, Юля, теперь давай с тобой разберемся. Тебе книгу, наверное, подписать?

– Да. Подпишите моей маме, пожалуйста. Ее Люда зовут. А вот эту – Льву.

– Лев! Какое имя царское! Это твой папа?

– Нет, это мой парень.

Рука у меня снова в сумке оказалась. Только я никак не решалась вынуть дневник наружу. Но потом решилась – просто вспомнила про Костю П. и…

– Еще вот тут. – Я плюхнула дневник на стол. Он был раскрыт прямо на том развороте, где про Медвежонка и так далее – я специально так страницу замяла.

– А что это? – спросил писатель.

– Ну вы почитайте и узнаете.

Верка стояла рядом, но смотрела куда-то в сторону. Кажется, она ничего пока не поняла.

Игорь Юрьевич погрузился в чтение. Я следила за его лицом, как оно меняется, как бледнеет, как нервно он потер кончик носа, а потом моргнул. Я следила и ждала: когда же, когда я прочувствую победу, вот это злорадное удовольствие от того, что я отомщена.

Ну когда?

Ничего подобного не чувствовала я. Наоборот. Все было совсем по-другому! Совсем!

– Отдайте! – крикнула я и попыталась вырвать у него дневник, но Верка меня опередила.

Она прижала тетрадь к себе, как будто это ее щенок или ребенок, и теперь стояла передо мной ужасно жалкая. Жалкая.

Наверное, целую вечность после этого мы молчали. Игорь Юрьевич тоже ничего не говорил, а потом пришла уборщица и объявила, что ей нужно мыть пол. И чтобы мы уходили.

Молча

Мордочка, милая моя мордочка из ворсинок от кисточки на двери! Ты одна меня понимаешь! Даже Кузя не способен понять всей любви моей необъятной, которая переполняет сердце при мыслях о Косте П.!

Милая мордочка, выслушай меня, как ты умеешь. Улыбнись мне, мордочка, и, пожалуйста, кивни. Я вижу, я знаю, что ты на моей стороне. Даже когда я злая. Даже когда я несчастная, жестокая и несправедливая. Ты всегда готова мне помочь, выслушать молча историю мою, тихонько улыбнуться, прищуриться и сказать:

– Я с тобой. Обнимаю тебя. Я здесь именно для тебя. Всегда.

Ты настоящий друг мне, мордочка. Ведь ты делаешь именно то, что делают все преданные, любящие друзья. Ты слушаешь. Ты не перебиваешь. Ты не оцениваешь. И не даешь советы. Ты даешь мне лучшее, что есть у тебя: любящее внимание.

Мне ничего больше не нужно от тебя, мордочка.

Мне было стыдно. Не перед Веркой и даже не перед писателем, а перед самой собой. Я обдуманно, целенаправленно, все заранее спланировав и тщательно подготовив, сделала человеку гадость. Подлость настоящую. И пусть это не самый распрекрасный человек на белом свете, а тот, который отравляет мне жизнь вот уже много лет, все равно теперь выходит, что я-то еще хуже, понимаете? И как с этим жить?

В последнее время я только тем и занимаюсь, что делаю собственную жизнь невыносимой. Своими руками, а не чьими-то. Не Веркиными. Не Ксюшиными. Не Машиными и не Левиными, а своими.

Ладно.

Я хотела с ней сразу поговорить, тем же вечером, дома. Но Верка сказала, что нет, она сейчас не хочет, и надела наушники. А на следующий день у меня уже настроение пропало. Сложно было собраться с духом и как-нибудь понятно ей объяснить, зачем я все это устроила. Про Кузю с Костей П. Верка, наверное, вообще не помнит.

А потом мы перестали разговаривать. Это незаметно произошло, само собой. На уроках помалкивали, домой в разное время возвращались – я к выступлению с Ольгой Владимировной готовилась, мы играли в четыре руки. У Верки тоже были дела. Ужинала она одна перед телевизором, мама с папой пытались несколько раз вернуть ее за стол, но не получилось. Мы только спали с Веркой в одном помещении, а в остальном – вращались на разных орбитах.

Лева теперь часто бывал у Елены Сергеевны, почти что каждый день ее навещал. А я из-за концерта нет, хотя он звал постоянно. Честно, я не понимала, зачем Лева все время к ней ходит. Не могла этого понять. Может, из-за родителей? Ему дома так плохо? Но ведь он не друзей выбирает, а чужого, постороннего, можно сказать, человека.

Но в среду мы вместе к Елене Сергеевне пошли. У нее звонок с Провансом был запланирован, а я, если честно, надеялась, что снова увижу Оливье. Я не говорила, что он мне привет передавал? Передавал! Он, оказывается, успел меня разглядеть и заявил Николя Ивановичу, что я Une tres jolie fille, что значит «очень красивая девушка». Да, я была польщена, а Лева опять разозлился.