Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева

себе никого не зовите. На детские площадки, праздники – никуда не ходите. В кружки, секции тоже нельзя. Любое ОРЗ приведет к рецидиву. А у вас и так состояние не очень хорошее.

У Юли заскрипели зубы: она так сосредоточилась на том, чтобы Кате стало лучше, что забыла, что в природе есть еще страшное слово «рецидив» и болезнь может развиться с новой силой. Вся их жизнь теперь была на волоске, и, в довершение ко всему, Катя вынуждена была жить в совершенной изоляции.

– Надежда Максимовна, – спросила робко Юля, – как же ей не общаться? Ведь у нее друзья, одноклассники. Как объяснить восьмилетнему ребенку, что у него теперь не будет друзей?

– Вот так и объясните. Все почему-то могут, а вы не можете! – недовольно начала наставлять ее доктор, как маленькую девочку. – Вы что, не понимаете, как опасно любое общение? Даже если ее подружки не болеют, это ни о чем не говорит: у большинства вирусов инкубационный период минимум один-два дня, а то и по семь дней. То есть ребенок уже заболел, но симптомов нет, и никто об этом не знает. И вот он приходит к вам домой, а на следующий день вы уже в соплях.

– А если простудные заболевания у подруг? – не сдавалась Юля. – Зимой же часто простывают. Это ведь не заразно?

– Что вы имеете в виду: не заразно?! – уже теряла терпение врач. – Все заразно, любой вирус заразен! Любая простуда – это вирус. В крайнем случае, бактериальная инфекция. В ваших руках будущее ребенка! Знаете, как больно видеть детей, которые страдают из-за безответственности родителей? Дети сами-то не понимают, насколько все серьезно! Они не могут проконтролировать себя. Для этого вы и нужны. Продолжайте измерять давление каждый день, взвешиваться каждый день. Все записывать в дневник. Использовать тест-полоски. Измерять количество выпито – выделено.

– До сих пор измерять?

– Конечно.

Юля застонала. Их выписывали из больницы, но только для того, чтобы больница переехала к ним домой. Ей нужно будет все объяснить матери, которой, похоже, придется сидеть с Катей, пока Юля будет на работе. Как пожилому человеку все это запомнить, если даже для нее все было слишком запутано?

Юля пошла к Кате, та обрадовалась, увидев мать. Юля смотрела грустно на круглое лицо дочери, не признавая его: не ее это было лицо, не ее дочери-красавицы. Не ее это была фигура, не ее руки, не ее ноги, не ее спина. Все это жуткая болезнь навязала ей, если бы не этот гломерулонефрит (она уже научилась произносить это бесконечное слово), то Катя была бы стройной здоровой девочкой.

А дочь между тем не лежала на кровати, как она обычно это делала, потому как была не в силах бороться с чувством утомленности, вечным спутником преднизолона, а ходила, нет, даже прыгала и кружилась по комнате от предвкушения. Наконец-то ее отправляли домой. Юля смотрела на нее, радовалась, но и замирала от страха: справится ли она сама дома с контролем Катиного состояния?

– Мама, мне сегодня больше белых таблеток дали – теперь двенадцать в день.

– Это каких? – голос Юли дрогнул. – С буквой «П»?

– Не знаю, – ответила Катя задумчиво, затем посмотрела на свою коробочку с таблетками, – да, с «П».

На несколько мгновений Юля замерла, зрачки ее глаз не двигались, она смотрела на облезлую стену палаты и ничего не видела перед собой, только большое пятно светло-зеленой облупившейся краски. Время остановилось. Ей стало все безразлично, все едино…

Еще две таблетки преднизолона в день. Плюс двадцать процентов. Ну и что ж? Не все ли равно, как быстро садить здоровье ребенка? Ведь оно все равно будет погублено. Не все ли равно, что Катя будет есть еще чаще? Ведь она и так ест, как несколько взрослых.

Тем более что Юля все равно бессильна. Ей скрутили руки, ее связали, а рот заткнули кляпом. Она, взрослый человек, успешный сотрудник, зрелая личность, – не что иное, как беспомощная субстанция, не больше чем ребенок. У нее нет опоры, у нее нет веры, у нее нет больше сил.

Никогда ей уже не быть просто дочерью, просто человеком, просто женщиной. Она – мать, и это навечно. Не повернуть времени вспять, не миновать прошлых ошибок, не родить Катю заново, без всяких генетических мутаций, не переехать ей с новорожденной Катей подальше, из России, туда, где нет ядовитых производств, не защититься от прижизненных мутаций. Не вернуть здоровья.

Есть только здесь и сейчас, все совершилось, ничего не изменить. И как бы страшно и беспросветно «здесь и сейчас» ни было, нужно что-то делать с ним. Нужно бороться. Нужно смириться. А затем опять – бороться.

Как это всегда бывает с женщинами, материнская воля, исходящая даже не из нутра, а из глубины каждой клетки ее тела – нестираемый код на спирали ДНК, – все-таки взяла свое. Глаза сами просохли, оживились, Юля повернулась к Кате и… улыбнулась ей.

На острове Константин и Алина взяли машину напрокат и стали ездить по разным тематическим местам: зоопаркам, аквапаркам, пляжам Лас-Америкас, Коста Адехе. Один раз они поехали всей семьей посмотреть на вулкан Тейде, самую высокую точку Испании, с которой можно увидеть почти все Канарские острова.

Последнее извержение было здесь почти сто лет назад, а природа так и не смогла восстановиться: огромные обугленные долины и скалы без единого ростка распростерлись вокруг. По крайней мере, так писали в буклетах, так говорили другие туристы.

Их машина поднималась все выше и выше по извилистому серпантину, оставляя белые поля облаков, похожие на снежные равнины Арктики, где-то внизу, за скалами. Они думали, выше уже некуда: и так высоко, – но дорога упрямо вела вверх.

На черной вулканической земле росли сосны, но местами действительно казалось, что они не в Испании, а где-то на другой планете, настолько далеко простирались безжизненные пустыни. Было сложно представить себе, что когда-то на месте этих черных скал могло что-то расти, могла буйствовать жизнь во всех ярких красках острова.

И все-таки когда они подъехали к предгорью самого вулкана, то увидели, что обширные участки равнины покрылись зелеными кустарниками, самыми красивыми из которых были багровые синяки вильдпрета – высокие, аккуратные, словно обработанные садовником, и стремящиеся к небу. Здесь были и заросли тейдского дрока, нежных светлых цветков, в которых прятались крупные ящерицы.

Даже хрупкая фиалка встречалась вдоль прогулочной зоны. Ветер смог поднять семена с низин и предгорий и постепенно донести их до высоты этих мест, а пепельная, богатая полезными элементами земля приняла их и вдохнула в них свою концентрированную мощь. Жизнь брала свое, потому что не могла не