Де Бюсси - Анатолий Матвиенко

Через какое-то время, когда к беспокойству о бренном существовании примешалась обычная нужда по-малому, меня снова повезли, на этот раз – из центра Люблина. Ни пешей стражи, ни всадников из окна не было заметно, но я не питал иллюзий, что оставлен без внимания. Быть может, если выпрыгнуть на ходу, а лошади тянули неспешно, удастся сбежать. Но, вероятно, панове позаботились на такой случай, и налетевшая свора конных порубит меня в капусту. Пока я внутри – то находился в относительной безопасности, здесь не принято решетить транспортное средство пулями.

Экипаж безостановочно миновал Краковские ворота, мы поехали на юг той же дорогой, которой я вез Эльжбету в Люблин в начале марта.

Эльжбета… Даже если удастся выкрутиться сегодня, в чем нет никакой уверенности, увижу ли я ваши глаза еще хоть единственный раз?

Карета остановилась. Похоже, сейчас поднимется занавес, и начнется последний акт короткой пьесы под названием «Моя жизнь в шестнадцатом веке».

Но вы надолго запомните этот финал, клянусь честью!

– Про́шу пана!

Дверцу кареты открыл возница. Выпрыгнув на землю, я обнаружил еще четыре закрытых экипажа, на дверях ни одного из них не было гербов или прочих опознавательных символов.

Помню, после Первой чеченской, на самом излете лихих девяностых, я и еще пара ветеранов штурма Грозного вздумали, помимо службы, крышевать коммерсантов, и все закончилось очень похоже, только вместо черных конных повозок в лес нас привезли на черных BMW без номерных знаков. Меня и коллегу отпустили, решив, что урок пойдет впрок, да и мочить офицеров из силовой структуры – излишество. Предпринимателей, пытавшихся отбить кусок рынка у полукриминальной группировки, в том же лесу и оставили. Закопали в двухметровую яму. Живьем. Засыпали, воткнули саженец какого-то дерева и с трогательной заботой о растительности полили водой из бутылки…

Один раз пронесло. Не вечно же так будет!

– Я вам уже представлен, де Бюсси, – десятский открыл церемонию моих проводов в мир иной. – Справа пан Вишневский.

Тот коротко кивнул. На вид этот немолодой и поджарый шляхтич был наиболее опасен, наряду с Сокульским. Он – родственник убитого низкорослого бедолаги, обзываемого мной «Санчо Панса». Фамилии трех других мне ни о чем не сказали, панове выступали за усопшую парочку, сопровождавшую Эльжбету, причем мстить за последнего пана, рубившегося со мной на саблях, явились сразу двое его кузенов – братьев Синицких.

– Драться будем по очереди? Или навалитесь смело – пятеро на одного?

– Не помышляй о благородной дуэли, французская собака! – прорычал Сокульский. – Ты сейчас просто сдохнешь. Потом закопаем тебя в лесу без отпевания.

– Солнце садится, – более спокойным тоном добавил Вишневский. – На дуэль с каждым нет времени. У вас же есть шпага – вот и защищайтесь.

Окружили. Нет стены, чтоб прикрыла тыл. Нет лекаря, чтоб зашить рану – любая дырка может стать смертельной.

И нет никакого смысла умирать в этот прекрасный апрельский вечер…

Они бросились со всех сторон, вооруженные длинными саблями и кинжалами, у одного из братиков булава, взбадривали себя дикими криками… Какое-то мгновение длился ступор, иллюзия нереальности происходящего… Затем разум прочистился до кристальной ясности.

Для меня остался лишь один смысл дальнейшего, пусть очень короткого моего существования: паньству чрезвычайно дорого обойдется это убийство. Никто из них не собирался умирать со мной за компанию? Сюрприз!

Бросившись на землю, я перекатом проскочил между братьев прочь из круга. Едва удалось увернуться от булавы, она сбила рогатывку и сорвала клок моих волос… Прямо с земли достал шпагой до сапога этого урода и вскочил на ноги.

Их по-прежнему – пятеро, пусть один и захромал. Защита только одна – бегство.

На ходу сбросил камзол, оставшись в одной сорочке. Паны также избавились от излишков одежды. На всех кирасы или тонкие панцири.

Боитесь, твари? Правильно делаете! А пока догоняйте!

Наша веселая гурьба добежала до последней повозки. Не отрываясь особенно далеко, я выписал петлю вокруг экипажа и со всей мочи понесся назад, четверо преследователей из-за навешенного на них железа чуть отстали. Навстречу ковылял вояка с булавой. Пока не настигла погоня, времени только на один выпад…

Булава снова свистнула в ужасающей близости от черепа, шпага моя вонзилась в польский глаз и с неохотой покинула голову жертвы. Фора в десяток шагов позволила мне вытащить из ножен покойника кинжал.

Снова бегом. Кинжал, в общем-то, мелочь, но все равно помеха.

Повел преследователей по дуге, вновь приближаясь к экипажам. Устали, запыхались? Получите!

Кинжал неотразимо устремился к Вишневскому, возглавляющему в этот момент погоню. Но то ли непривычное оружие виновато, с иной развесовкой, чем обычный мой клинок, то ли отсутствие тренировок по пути из Литвы сказалось, но острие лишь чиркнуло по броне и бессильно упало на траву. Я же целил в голову!

Затем везение покинуло меня окончательно. Нога подвернулась на ямке, я тоже захромал, как покойный обладатель булавы, враги все ближе… Сосредоточив на них внимание, я очутился рядом с головным экипажем, на котором приехал к месту казни. Возница, что открывал мне дверцу, видимо, возгорел желанием выслужиться перед десятским. Удар хлыста ожег мне плечо. Дьявольщина! Что за манеры у польских кучеров?! Один такой же ушлый пытался огреть меня на пути в Люблин, но сейчас я раздет, боль в тысячу раз сильнее… На каких-то инстинктах удалось перехватить хлыст. Резко дернул за него, и кнутовище, охватившее петлей запястье возницы, сорвало того с облучка прямо на острие сабли подоспевшего Вишневского. Крошечного мгновения, чтоб выдернуть клинок из-под незадачливого простолюдина, шляхтичу не хватило для защиты. Шпага впилась ему в шею, между воротом и черной бородкой.

Двух я упокоил, но это конец. Нога отказалась не то что бежать, даже опираться на нее более невозможно. Сокульский с двумя сообщниками прижали меня к передку экипажа. Лица разгоряченные, сабли подняты в едином порыве – изрубить к чертям собачьим!

Приготовился к смерти… У меня в запасе остался один-единственный выпад. Шпага быстрее сабли. Выбрал десятского – значит, ему умирать вместе со мной. Удар – и он покойник, а двое других нашинкуют меня в капусту…

Остались последние секунды жизни. Три… Две… Одна… Всё!

От похоронных мыслей отвлек лошадиный храп – кобылы забеспокоились от криков и запаха крови, тронув экипаж с места. Что же, есть еще одна возможность!

На здоровой ноге прыгнул, но не на Сокульского, а спиной вперед и вверх, подтянувшись на место кучера. У моих убийц случилось секундное замешательство, этой секунды хватило с лихвой для жестоких ударов шпагой плашмя по крупам лошадей, да простят меня не родившиеся еще защитники прав животных. Пара вороных сорвалась с места в карьер, я едва успел схватить вожжи.