Гордая бедная княжна - Барбара Картленд

Герцога охватило странное чувство, словно он погрузился в какой-то мифический мир, не имевший ничего общего с его жизнью в последние шесть лет.

Услышанные только что слова княжны заставили его повернуться к Милице, потому что она ждала, затаив дыхание.

Он заговорил с ней в том же сдержанном, спокойном тоне.

— Должен вам сказать — начал он, — что в вашем предложении нет никакой необходимости, мне бы хотелось предоставить вам и вашему отцу все, что вам потребуется, без каких-либо обязательств с вашей стороны.

Милица сделала слабый жест впервые за все время, пока неподвижно и напряженно сидела в кресле, но не сказала ничего.

Герцог продолжил:

— Однако я понимаю и вашу гордость, и ваше чувство долга передо мной, поэтому, конечно, принимаю ваше предложение.

Ему показалось, что она тихо вздохнула, то ли с облегчением, то ли с отчаянием.

Она наконец-то поднялась с места.

— Вы… понимаете, — сказала она, — что я очень… несведуща в таких… вещах и… не знаю, что… делать.

Герцог почувствовал, с каким трудом она выговорила последнее слово. Она отвела от него взгляд и уже разглядывала книги на полках позади него.

Герцог понимал, что вряд ли она видит их, а скорее всего подавляет слезы, пытается внушить себе радость, что настояла на своем и удовлетворила свою гордость.

— Предлагаю вам, — сказал герцог, — предоставить все мне. Не стоит спешить, у нас впереди не только долгое путешествие, но и жизнь в Монте-Карло, где вашему отцу предстоит, несомненно, продолжительное лечение.

Милица склонила голову, и он продолжил:

— А пока я бы хотел, чтобы вы поужинали со мной. Как англичанин я не люблю ужинать один.

— Я… я… сделаю это.

Голос у нее был такой тихий, что он едва ее расслышал.

Словно исчерпав остаток последних сил, она сказала:

— Могу я… теперь… пожалуйста… пойти и посмотреть… проснулся ли папа?

— Да, конечно, — согласился герцог, — и если он чувствует себя достаточно хорошо, то, пожалуйста, пошлите Доукинса за мной, я должен поговорить с вашим отцом.

С этими словами он открыл дверь каюты.

Она прошла мимо, не взглянув на герцога, но он интуитивно улавливал, как сильно она воспринимала его близость и была напугана.

Он закрыл за ней дверь и сел за стол, уставившись перед собой невидящим взглядом.

Даже наедине с самим собой он все еще ощущал флюиды страха, которые оставила после себя Милица.

Герцог любовался восходом, облокотившись о поручни, когда дверь на палубу открылась и появилась Милица.

Не поворачивая головы, он видел краем глаза, как она сделала несколько шагов к носу яхты и затем заметила его.

Она стояла не шелохнувшись, и он знал, что она решает, не поспешить ли ей уйти, раз он не обратил на нее внимания.

Видимо, убедив себя, что он вправе потребовать разделить с ним компанию, она направилась к нему.

Он все еще не двигался с места, и лишь когда она встала рядом с ним, спокойно сказал:

— Доброе утро, Милица. Вы так рано встали!

— Папа провел беспокойную ночь, — ответила она. — Он только что заснул после того, как Доукинс дал ему большую дозу его особого лекарства.

Герцог понимал, как она беспокоится, и успокаивающе сказал:

— Мы будем в Монте-Карло через три дня.

Милица тревожно вздохнула. Словно успокоившись от его слов, она облокотилась о поручень, как и он, и стала смотреть на море.

Она встала подальше от него, в то время как любая другая женщина старалась быть к нему поближе, но герцог понимал, что и такая дистанция — уже шаг вперед в их взаимоотношениях.

С тех пор как они покинули Каир, герцог был занят этой увлекательной и захватившей его игрой, пока не почувствовал, что и он, и она продумывают каждый свой шаг, как в шахматной партии.

В первый вечер их совместного ужина, когда она заранее пришла в салон, он почувствовал, как она была нервна и насторожена.

Она выглядела очень красивой в другом новом платье из такой же недорогой ткани и такого же покроя, что и то, какое надела утром.

На бледно-розовом фоне платья были рассыпаны маленькие розы, в этом наряде она казалась герцогу совсем юной и похожей на волшебную фею.

Платье подчеркивало почти прозрачную белизну ее кожи, необычные тени ее волос и таинственную глубину ее выразительных глаз.

— Сегодня мы в первый раз ужинаем вместе, — сказал герцог, когда она подходила к нему через салон, — и нам следует выпить шампанского. Я уже налил вам.

Герцог протянул ей бокал, думая, а пробовала ли она когда-либо шампанское в юные годы, когда оно текло рекой в роскошных дворцах Санкт-Петербурга.

Милица отпила глоток шампанского, и герцог сказал:

— Вы, наверное, удивляетесь, что я не предлагал шампанское вашему отцу, но, по-моему, кларет намного полезнее для организма.

— Он очень любит кларет, — ответила Милица, — и я подумала, что именно поэтому вы и посылаете ему такие старые и превосходные марки этого вина.

— Я был уверен, что оно понравится ему, — сказал герцог.

Они вошли в столовую. Герцог уже знал, что Милице понравились превосходные блюда его повара. Но она все еще поглядывала на него с испугом в глазах.

Герцог старался беседовать с ней о том, что больше всего могло заинтересовать ее, а к концу ужина они еще и оживленно поспорили.

Он словно разговаривал с Гарри или с кем-либо другим из своих близких друзей и не мог припомнить ужина в обществе дамы, за которым он бы с таким удовольствием беседовал на темы, не касавшиеся их лично.

Однажды во время беседы Милица развела руками и сказала:

— Вы так много знаете, что мне становится стыдно за свое невежество. Пожалуйста, скажите, какие книги я должна прочитать, чтобы быть более эрудированной.

— А вам хочется спорить?

Обычно большинство женщин предпочитали соглашаться с ним, тем самым завоевывая его расположение.

— Папа всегда говорил, — ответила Милица, — что споры помогают яснее выразить мысли, анализировать их, потому что порою мы ленимся это делать, если не высказываемся вслух.

— Сейчас вы как раз заставляете меня заниматься этим, — сказал герцог.

— Но ведь вам представляется столько возможностей выражать свою точку зрения.

Герцог вопросительно поднял брови, и она объяснила:

— Вы можете выступать в палате лордов, и я уверена, что принимаете многих государственных деятелей и политиков, что делал и папа до революции.