Техника художественной прозы. Лекции - Евгений Иванович Замятин
Шрифт:
Интервал:
За смешного человека обидно, потому что смешной – вырождение великого.
И у Чехова везде подход именно такой. Везде но, трагическое но. «Скучная история»: выдающийся ученый с европейским именем, но… «Бабье царство» – миллионерша, здорова, кругом богатство, лесть, но ей скучно жить, тоска… «Иванов» – выдающийся общественный деятель, интеллигент, умница, но он говорит: «…без веры, без любви, без цели, как тень, слоняюсь я среди людей…» (Материалы: Эти вечные но у Чехова: «Алехин долго таил свое чувство от любимой женщины и вот наконец признался – целует ее – плачет; понял, как ненужно и мелко было все то, что мешало любить – но поздно: через мгновение поезд унесет ее далеко».
Другой путник уже обнял женщину, но ямщик в дверях.)
Поэт неудавшейся русской жизни, неудачников, стремлений этих неудачников вдаль.
Шестая особенность: боль. В рассказе «Припадок»… Материалы: 12.
В рассказе «Припадок» говорится (про Васильева): «Есть таланты писательские, сценические, художнические, у него же особый талант – человеческий. Он обладает тонким, великолепным чутьем к боли вообще. Как хороший актер отражает в себе чужие движения и голос, так Васильев умеет отражать в своей душе чужую боль. Увидев слезы, он плачет; около больного он сам становится больным и стонет; если видит насилие, то ему кажется, что насилие совершается над ним…»
[Седьмое: ирония, скепсис человеческой разочарованности. Материалы: 13.
Ирония. На чествовании в Художественном театре чуть не рассмеялся, когда начали ему речь: «Дорогой и глубокоуважаемый…» Ему вспомнилось, как Гаев в «Вишневом саде» говорит: «Дорогой, глубокоуважаемый шкаф!»]
Седьмая: зачатки символизма. В «Палате № 6». В «Крыжовнике». (Материалы: [«Крыжовник». Символ – крыжовенное варенье, которое так ‹нрзб› для Чехова, но в конце концов пропадает, засахаривается.]) В «В овраге». [Разговор.] Содержание. Разговор Липы со стариком (Овсянико-Куликовский, 152).
* * *
Пьесы.
Среди нас есть математики… Статика и динамика…
Но есть ли в природе действительно статика, полное равновесие? По новейшим теориям – молекулы в вечном, невидимом для глаза движении. Изменение температур, электрический ток – мост, по которому бегут трамваи… Молекулы совершают колоссальную невидимую работу, живут, гибнут, стареются – невидимо, неслышно. Какие-то невидимые, безмолвные драмы.
Та же молекулярная жизнь – и в человеческой душе. Теперь – эпоха динамическая. Все – снаружи: внешние драмы, убийства, смерти, голодные трагедии… Но в так называемые органические эпохи – жизнь уходит внутрь. В жизни моста – революционной эпохой было, когда его строили, революционной эпохой будет – когда его будут взрывать. Органическая эпоха – теперь.
Вот эту самую молекулярную жизнь человеческой души, молекулярную форму – изображал Чехов. Эту жизнь – простым глазом не уловить, эти драмы невидимы и неслышимы. Эти драмы – не в действиях: мосте, как стоял – так и стоит. Эта драма даже не в словах – она где-то за словами, она в паузах, в намеках. Это – драма не динамическая, а статическая – вернее: как будто статическая.
Лекция третья
Самый корень слова «греческий» и означает «действовать». Понятно, почему драма, пьеса строилась на действии: драма рассчитывалась на массу, на толпу зрителей, на то, чтобы воздействовать на возможно большее число зрителей. Ясно: на те способности к восприятию, которыми обладает большинство зрителей. А если мы вынесем за скобки эти общие способности… Обычная драма – расчет (верный) на среднее, отнюдь не утонченное восприятие. Ясно: этому среднему, «заскобочному» зрителю не видна молекулярная драма, молекулярная жизнь человеческой души, которую пытался изобразить Чехов. Этим и обусловливался неуспех – первоначальный – его пьес. (Материалы: Судьба чеховских пьес – судьба всяких новшеств.)
Пьесы: два водевиля и пять драм («Иванов», «Дядя Ваня», «Чайка», «Три сестры», «Вишневый сад»).
«Иванов». Сперва «Иван Иванович Иванов» попытка грубого, примитивного символизма, как у Андреева «Жизнь человека». Алгебра и геометрия, где все трехмерно, выпукло…
По поводу «Иванова» Чехов писал: «Я хотел оригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела ‹…› никого не обвинил, никого не оправдал…»
Содержание пьесы: Иванов, говорящий о высоких материях; его жена; Саша… Иванов – романтик, Гамлет + Обломов. Проклинает «гнусную меланхолию». Отражение развала интеллигенции. Гнилой устой моста: не способен сопротивляться, бороться. В момент высшего напряжения – когда трамвай – он ломается…
[Ант. Ч. Противопоставление: Иванов и Львов; Саша.]
Элемент внешней, динамической драмы, смерть. Фабула есть.
Некоторый успеx.
«Леший» – впоследствии «Дядя Ваня» – через год. Там был не Астров, а Хрущов, не врач, а помещик. В «Дяде Ване» исчезли четыре лица «Лешего»: Желтухин, не кончивший курса технолог, его сестра Юля, помещик Орловский и его сын – кутила. Здесь [есть] больше внешней драмы: будущий дядя Ваня кончает самоубийством – вместо более статической попытки убить профессора Серебрякова. Зато в «Лешем» нет основной внутренней, молекулярной, психологической драмы – драмы Сони: в «Лешем» все кончается благополучно, аккорд разрешается: Соня выходит замуж за Хрущова, нет ее безнадежной, безвыходной любви (к Серебрякову).
В «Дяде Ване» все тоньше. Разрешения нет: пьеса кончается диссонансом. Параллель с новой музыкой: Скрябин.
Нет надобности напоминать содержание. Родство Серебрякова – «ученой воблы» с профессором из «Скучной истории»: «Скучная история» – за два месяца до «Лешего». Родство Сони с Сашей. Родство Хрущова – дяди Вани с Ивановым. Романтик – дядя Ваня. Его мечты о будущем счастье человечества, символизируемые его влюбленностью в леса. Опять элемент символизма: «Мы отдохнем». Материалы: 15. «Дядя Ваня». Героиня кладет голову на руки дяде Ване и уверяет его, что Бог сжалится над ними, что они увидят жизнь светлую и прекрасную. «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах… Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнем… (Обнимает его.) Мы отдохнем!»
1. Драма статическая, настроения, а не действия; нарастания находят себе исход не в катастрофе, а остаются неразрешенными. Аналогия – Скрябин. Так было и в жизни, с интеллигенцией.
2. Отсутствие диалогов. Почти монолог. Размышления вслух.
3. Символизм. Паузы. Звуки.
Темы жизни: реализм.
«Африка» дяди Вани – и «Москва». Иванов – и Львов; Кулыгин – и Вершинин; Аркадина и Треплев в «Чайке». Гаев – и Лопахин. Трагизм, коллизия – не внешняя, а внутренняя, именно в этом столкновении мечтателя и трезвого, поэзии и прозы, романтики и жизни.
Юмор: «22 несчастья», Чебутыкин, Соленый.
Настроения.
Продолжатели: Андреев, Зайцев. Новый этап развития – в пьесах Сологуба, Минского, Гиппиус.
Отражение толстовства: положительный образ – люди, не умеющие побороть быт, люди, покорно приносящие себя в жертву эгоизму «ученой воблы».
Успеха «Леший» не имел. Не могли простить Чехову профессора. И только гораздо позже, в Художественном
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!