Призраки двадцатого века - Джо Хилл

Он поднял рамку за угол, и из нее звонко посыпалось на пол битое стекло. Стеклянная пластинка треснула в самом центре. Макс стал вынимать застрявшие под краем рамки осколки и откладывать их в сторону, стараясь не оцарапать блестящий снимок. Он потянул широкий клин стекла, плотно сидящий в верхнем правом углу рамки; вместе со стеклом выскользнул и уголок фотографии. Отложив стекло, Макс взялся за уголок, чтобы вставить его на место… и нахмурился: не двоится ли у него в глазах. Кажется, под снимком матери скрывается еще одна фотография. Он вытащил первый снимок и непонимающе уставился на второй, ранее никогда им не виденный. Ледяная немота сковала его грудь, подобралась к горлу. Макс оглянулся и с облегчением увидел, что Руди все еще возится возле дивана, увязывая колышки обратно в бархат и что-то напевая себе под нос.

Макс снова всмотрелся в таинственный снимок. Женщина, изображенная на нем, была мертва. А еще она была обнажена выше пояса, ее одежды разорваны и стянуты к изгибу талии. К постели ее притягивали веревки, обмотанные вокруг шеи и запястий. Она была молода и, наверное, красива, но сказать точнее было трудно: один ее глаз заплыл, сквозь едва приоткрытые веки другого виднелась узкая полоска неестественно тусклого глазного белка. В рот ей засунули какой-то белый круглый предмет. Растянутые губы открывали два ряда ровных мелких зубов, вонзенных в шар. Половину ее лица обезобразили синяки. Между тяжелыми молочными полушариями грудей торчал колышек из белой древесины. Левую часть грудной клетки заливала кровь.

Даже когда с улицы донесся шум автомобильного двигателя, Макс не двинулся с места, не в силах оторвать взгляд от фотографии. Но тут к нему подскочил Руди, схватил его за плечо и сказал, что надо торопиться. Макс прижал снимок к груди, пряча от брата, и сказал:

— Иди, я сейчас.

Руди убрал руку с его плеча и через окно выпрыгнул из кабинета.

Макс стал торопливо прилаживать карточку матери поверх фотографии мертвой женщины… и снова впал в ступор, заметив кое-что еще. В левом углу снимка была видна вторая фигура — мужчина, стоящий возле кровати. Он повернулся спиной к фотографу и находился слишком близко к аппарату, поэтому его изображение вышло нечетким. Размытые контуры черного пальто и плоской черной шляпы придавали ему сходство с раввином. Не было никакой возможности точно установить личность этого человека, но Макс сразу понял, кто это. Он узнал его по жесткой, словно негнущейся, посадке головы на короткой толстой шее. В одной руке мужчина держал широкий нож. В другой — докторский саквояж.

Во дворе с простуженным сипением и жестяным клацаньем заглох двигатель. Макс расправил снимок мертвой женщины, всунул поверх него фотографию Мины. Рамку — без стекла — поставил на стол и с ужасом понял, что фотография стоит вверх ногами. Он протянул руку, чтобы переставить карточку.

— Скорей! — воскликнул Руди. — Макс, пожалуйста!

Брат стоял во дворе под окном и заглядывал в кабинет, поднявшись на цыпочки.

Макс ногой затолкал осколки стекла под кресло, шагнул к окну и закричал. То есть хотел закричать, но его горло сжалось, полностью перекрыв доступ воздуха.

За спиной Руди стоял отец и смотрел на Макса поверх головы младшего сына. Руди не видел его и не знал, что он рядом, пока отец не положил ему руку на плечо. Рудольф не имел проблем с голосом — он тут же заорал и подпрыгнул, будто хотел снова забраться в кабинет.

Старик молча смотрел на старшего из сыновей. Макс так же молча смотрел на него из окна, держась руками за подоконник.

— Если пожелаешь, — промолвил наконец отец, — я открою дверь кабинета, и ты покинешь его цивилизованным образом. Разумеется, в уходе через дверь недостаточно драматизма, но это гораздо удобнее.

— Нет, — сказал Макс. — Спасибо, не надо. Спасибо. Я… Мы… Это… это ошибка. Я не хотел.

— Ошибка — незнание столицы Португалии на уроке географии. А ваше поведение — это нечто иное. — Абрахам замолчал и с каменным выражением лица снял руку с плеча Руди. Потом он указал рукой на двор, словно говоря: «Прошу сюда». — Мы обсудим твой поступок чуть позже. А сейчас, если тебя не затруднит, прошу покинуть мой кабинет.

Макс не шевельнулся. Раньше отец никогда не откладывал наказание. Вторжение в его кабинет грозило по меньшей мере поркой, и Макс пытался сообразить, в чем дело. Отец ждал. Макс опомнился, забрался на подоконник, спрыгнул и приземлился на клумбу. Руди испуганно смотрел на него, взглядом спрашивая, что им теперь делать. Кивком головы Макс указал ему на конюшни — их собственный кабинет — и медленно двинулся туда сам. Младший брат поспешил за ним, сотрясаемый крупной дрожью.

Далеко они не ушли. Макса остановила рука отца, упавшая ему на плечо.

— Мое правило — всегда защищать вас, ты знаешь это, Максимилиан, — сказал Абрахам. — Может быть, ты хочешь сказать, что вам больше не нужна моя защита? Когда ты был маленьким, в театре я закрывал тебе глаза ладонью, чтобы ты не видел убийства Кларенса в «Ричарде». Но позднее, когда мы ходили на «Макбет», ты оттолкнул мою руку Ты хотел видеть. Как мне кажется, история повторяется, а?

Макс не ответил Через миг отец отпустил его. Не прошли они и десяти шагов, как вслед им снова раздался его голос:

— О, чуть не забыл. Я не рассказал вам, где я был и по какому делу. У меня есть новость, которая, как я знаю, опечалит вас обоих. Пока вы были в школе, прибежал мистер Кучнер с криками: «Доктор, доктор, торопитесь, моя жена!..» Как только я увидел ее, сжигаемую лихорадкой, то сразу понял ей срочно нужно в город, в лечебницу доктора Розена. Но, увы, фермер позвал меня слишком поздно. Когда миссис Кучнер шла к моей машине, внутренности выпали из нее: «плюх». — Он неодобрительно прищелкнул языком. — Я отдам наши костюмы в чистку. Похороны в пятницу.

На следующий день Арлин не пришла в школу. После уроков братья Ван Хельсинги прошли мимо фермы Кучнеров, но там все окна были затянуты черными шторами, а дом казался тихим и заброшенным. Похороны должны были состояться на следующий день в городе; возможно, Арлин и ее отец уже уехали туда, к родственникам.

Когда братья добрели до собственного двора, они увидели, что их старый «форд» стоит рядом с домом, а двойные двери, ведущие со двора в подвал, широко распахнуты.

Руди направился к конюшне (они держали лошадь — старую кобылу по кличке Райе, и сегодня была очередь Руди чистить ее стойло), а Макс пошел в дом. Позднее, уже сидя за кухонным столом, он услышал, что наружные двери в подвал закрылись. Затем под полом зазвучали шаги отца, и вскоре он возник в проеме внутреннего хода в подвал.

— Что ты там делал? — поинтересовался Макс. Отец скользнул по нему ничего не выражающим взглядом.

— Позже я расскажу тебе, — ответил он.

Макс смотрел, как старик вынимает из жилетного кармана серебряный ключ и закрывает дверь в подвал на замок. До сего момента эта дверь ни разу не запиралась, и Макс даже не подозревал, что такой ключ существует.

Весь день Макс нервничал и поглядывал на подвальную дверь, не в силах забыть отцовское обещание: «Позже я расскажу тебе». Обсудить с Руди, что могли значить эти слова, возможности не представилось: сначала они втроем обедали, а затем сидели на кухне и делали уроки. Обычно отец довольно рано уединялся в кабинете, и они его больше не видели до самого утра. Но сегодня он словно не мог усидеть на месте и поминутно выходил из кабинета — то чтобы помыть стакан, то в поисках очков для чтения, и наконец — зажечь фонарь. Он поправил фитиль, чтобы в основании стеклянной трубки горело невысокое красноватое пламя, и поставил фонарь на стол перед Максом.