Отчим. Куколка для Монстра - Ольга Дашкова

хорошо. Ты сильно не переживай и на кровати моей не спи, приеду — проверю. Давай, пока, целую тебя, устала.

— Я завтра тебе напишу и позвоню. Выздоравливай, моя милая.

Ксюша отключилась, и в палату зашла Татьяна:

— А вот и я, все разогрела, сейчас будем кушать. Так, подожди, еще выше тебя поднимем, вот столик.

— Я правда не хочу.

— А придется. Что здесь у нас: грибной суп-пюре с гренками и пирог с семгой, а еще на десерт запеченная груша с карамелью. Слушай, ресторанная еда, тот мужчина так постарался, да?

От аромата чего-то вкусного практически закружилась голова, живот заурчал. Да, пару ложек надо съесть, иначе я так совсем не встану на ноги, не то что на пуанты. А Тиграну надо будет сказать спасибо.

И Дмитрию надо будет сказать спасибо, ведь мог просто забить на меня, оставить в комнате, уехать куда-нибудь на пару дней, мать даже не пришла бы проверить и спросить, как у меня дела. Она, наверное, и в больницу не приезжала, а вот он приходил.

Я видела его.

Я помню.

А если не видела, то чувствовала, что он рядом. И мне это придавало сил.

Глава 27

— Скажи ей.

— Почему именно я? Больше некому?

— Может быть, потому что ты мать? От тебя это будет слышать не так тяжело и больно.

— Ты видел, какая она нервная? Ей кто бы что ни сказал, она все принимает в штыки. Нет, я не могу и не буду этого делать.

За дверью палаты голоса. Мать и отчим. Они думают, что я сплю и ничего не слышу. Но я слышу каждое слово, и эти слова меня напрягают.

Что мне должны сказать? Из-за чего мне будет больно? Снова загадки.

— И вообще, пусть это делает доктор, это его специфика и обязанность. — Мать говорит громким шепотом.

Это третий за неделю ее визит ко мне, можно сказать, перебор. Я думала, вообще ее не увижу, и нисколько бы не огорчилась. Но даже хорошо, что ее посещения разбавляли визиты Горна.

Он только и делал, что смотрел тяжело, хмуря брови. Я не хотела ничего у него спрашивать или требовать объяснений о том, что произошло. Почему это произошло, как так вышло, что между нами случился секс?

Я не жалею, нет, это было бы глупо. Но отчетливо помню каждое его прикосновение, каждый поцелуй, укус, шепот, горячее дыхание, движения в моем теле, свои ощущения. И чем больше я прихожу в себя и иду на поправку, тем чаще и отчетливее это вспоминаю.

Я прокручиваю в памяти все, что было. И чем чаще я это делаю, тем больше хочу это повторить.

Ненормальная. Или озабоченная? Не знаю, как назвать это мое состояние.

Вся моя решимость вывести таинственного Дмитрия Горна на чистую воду лопается мыльными пузырями. Все идеи о том, как не дать захватить компанию отца, ничтожны.

Ничему этому даже не суждено было сбыться. Я слабая и безвольная. Этот мужчина обладает практически безграничной властью, имея какое-то необъяснимое влияние на всех, и я не исключение.

Даже не знаю, чем это все закончится. Горн может просто выгнать нас с матерью на улицу, и тогда уже наступит совсем другая жизнь. А я так и буду теряться под его взглядом и притворяться спящей, когда он сидит рядом.

Села, свесила ноги с кровати. Мне сейчас значительно легче, но продолжают ставить уколы, брать какие-то анализы. Доктор приходит каждый день, спрашивает, как я себя чувствую, щупает, слушает, хмурит брови и ничего не говорит.

Нормально я себя чувствую, только в груди иногда давит. Наверное, от нервов и потому, что Татьяна кормит постоянно.

— Пусть ей все скажет доктор, он здесь главный, я даже не подберу нужных слов.

Снова голоса за дверью. Интересно, что такого должны мне сказать и почему моя мать так боится это сделать? Если бы она знала, что произошло между мной и ее мужем, ее бы здесь не было или она давно перерезала бы мне горло от ревности.

— Может быть, уже зайдете? Я вас слышу, незачем там громко шептать на всю больницу.

Дверь открылась через несколько секунд, зашла мать, улыбнулась, поправила идеально уложенные волосы. Кожа бледная, под глазами синяки, которые не скрывает даже тональный крем. Она оглядывается по сторонам, смотрит на своего мужа, а у меня дыхание перехватывает, когда он рядом.

Его энергетика окутывает моментально, сжимает в тисках, не давая пошевелиться. Кролик перед удавом, готовый сделать все, даже пойти на смерть, быть его завтраком. Наверное, со стороны я похожа на мать, она смотрит на него одержимо, готовая сделать все.

Опускаю глаза, сжимаю пальцами больничное постельное белье, костяшки белеют, кусаю губы, не хочу их всех видеть.

— Вита, как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Но доктор говорит, что анализы не такие хорошие.

— Это пройдет.

— Да, но… но об академии и балете, скорее всего, придется забыть.

— Что? — Получилось громко и нервно.

Смотрю на мать, та оборачивается на Горна:

— Я же говорила! Уволь меня от этого, пусть доктор это делает сам.

— Что делает? — Это уже вопрос Дмитрию, но тот лишь пристально смотрит на меня. Сейчас в его взгляде нет ничего, ни сострадания, ни жалости, но она и не нужна мне, он знает об этом. — Вы мне ответите? Или так и будем играть в загадки?

— Ты больше не вернешься в академию.

— Что? Кто это сказал? Ты? Ты это решил?

— Будем считать так.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! И ты не будешь указывать, что мне делать! Никогда!

Эмоции переполняют, у Горна получается одной фразой, как одним поцелуем и прикосновением, вывести на эмоции.

— Вита! Прекрати так себя вести!

— И тебя ненавижу, ты только и делала, что упрекала меня в гибели отца, мать всегда была из тебя хреновая!

— Да, так, значит, ты заговорила после всего, что я для тебя сделала? Неблагодарная дрянь!

— Инна, закрой рот!

Мать меняется в лице, меня всю колотит от ненависти, но тот взгляд, который она кидает на своего мужа, очень красноречивый.

— Хочешь трахнуть ее, да? Или ты это уже сделал? Думаете, я не понимаю, что происходит? Думаете, я такая тупая и слепая? А я вижу, как ты на нее смотришь, и та корзина роз от тебя была.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Лицо Дмитрия Горна не выражало ничего, лишь легкая презрительная ухмылка появилась на губах. У матери начиналась истерика, а мне стало как-то не по себе. Накрыло чувство вины, так, как я, поступать было нельзя при