Время собирать камни - Елена Михалкова

– Умер? Да нет, никто не умирал. Ну, дед Василийтолько, а бабка Лиза в больнице, упокой ее господь, отошла. Да ведь тому ужсколько лет! А ты с чего взяла, про смерть-то?

– Да вы сказали, что радости хозяйке нет, вот я испросила.

Степанида помолчала немного, потом встала, отнесла чашки враковину и только потом нехотя произнесла:

– Так ведь оно не обязательно умирать, и других бедполно на наши души.

Тоне очень хотелось продолжить расспросы, но она нерешилась: Степанида явно вспомнила что-то не слишком веселое. Старушказадумалась, машинально вытирая помытую посуду, но как только Тоня решилаперевести разговор на другое, задала неожиданный вопрос:

– Давно хотела у тебя спросить: а что у вас с Витькойдетишек-то нет? Сколько женаты?

– Год, – слегка оторопев, ответила Тоня.

– Немного. Но вообще-то уж можно было бы заиметь. А тутсамое место хорошее – и воздух чистый, и все… Что не рожаешь-то?

И неожиданно для себя Тоня выложила бабе Степаниде все, чтослучилось с ней за последний месяц. Закончив рассказ, взяла печенье из вазочкии начала его грызть, пытаясь справиться со слезами. Старушка молчала. «Зачемтолько рассказала? – еще больше расстроилась Тоня. – Совсем плохаястала, скоро ко всем подряд буду со своими проблемами кидаться».

После довольно долгого молчания баба Степанида заговорилавдруг очень серьезно:

– А скажи-ка ты мне вот что, Антонина Сергеевна… Ты,случаем, ни к кому перед своей болезнью в гости не ходила?

– В гости? – недоуменно переспросила Тоня. –Нет, ни к кому. Я в деревне, кроме вас и тети-Шуриных, никого почти и не знаю.Ой, нет, ходила, – вспомнила она, – к Аркадию Леонидовичу с ЛидиейСеменовной, к нашим соседям через дом.

– Этих знаю, – махнула рукой Степанида. –Больше ни к кому? Вспомни точненько!

Что-то было в ее голосе такое, что заставило Тонювнимательно взглянуть на хозяйку. Секунду она смотрела в выцветшие голубыеглаза, а потом неожиданно ее осенило:

– Господи, ну конечно! К Рыбкиным мы с Витей ходили.Помните, вы еще мне про них рассказывали? Вот на следующий день, в субботу, иходили. Как же я забыла?

– Ах, к Рыбкиным… К Глафире, значит… – протянулаСтепанида, и голос ее Тоне не понравился. Воркование куда-то исчезло, он сталжестким, дребезжащим голосом рассерженной старухи.

– Степанида Семеновна, меня Витя уговорил, –сказала она, почему-то оправдываясь. – Я к ним больше ни ногой. Мы вообщезря, по-моему, туда пошли…

– Зря, зря, – покивала Степанида. – Толькоты, голубка, здесь ни при чем. Расскажи-ка ты мне, старухе, про что разговортам велся. А вообще-то и не надо, – вдруг остановила она Тоню, ужоткрывшую было рот. – И без того больно на Глафиру похоже. А об чемговорили – пустое, она и без обид может начать свои мерзости делать.

– Я ее про детей спрашивала, – вспомнилаТоня. – У нее такой муж странный… Я даже потом пожалела, что спросила.

– Про детей?! – изумилась старушка иусмехнулась. – Ну, Тоня, ты нашла что у Глашки спрашивать!

– Да в чем дело-то?

– Ну вот что я тебе скажу. Пойдешь, значит, теперь ктезке своей, Антонине, расскажешь ей все, что мне рассказала. Только она тебяувидит – сразу скажи, что ты из-за Глашки пришла, та тебе зло сделала. Ясно? Сэтого начни, иначе Антонина тебя и слушать не будет. А там уж ты слушай ее. Ивсе делай, что она тебе скажет. Я так думаю, – пробормотала Степанида себепод нос, – много она с тебя не попросит. Ну, все поняла?

– Да, поняла, – кивнула Тоня. – А кто такаяАнтонина? Врач местный?

Степанида взглянула на нее, и молодая женщина сообразила,что ляпнула что-то не то.

– Ты что, про Антонину не знаешь? – медленноспросила старушка.

Тоня покачала головой.

Та присела на стул, подперла щеку ладонью и покачалаголовой.

– Ай, Виктор, Виктор… – непонятно протянулаона. – Хоть бы жене рассказал…

– Что рассказал?

– Ничего. Захочет, сам расскажет, я тут тебе непомощница. Чужие это дела, меня не касаются. А вот про Антонину могу сказать,никакого секрету нет: ведьма она калиновская, Антонина-то. И теперь к ней тебепрямая дорога.

Двадцать лет назад

Глашка шла по дороге, всхлипывая и размазывая сопли и слезыпо лицу. Чертова бабка опять отлупила ее без всякой причины: подумаешь, посудуне вымыла! А что она, служанка, что ли? За всеми убирай: за бабкой, за папашей,когда он пьяный заявляется, за Васькой… И ни погулять нормально, ни сдевчонками посидеть. Что за жизнь у нее?!

От жалости к себе Глашка опять разревелась. На сей раз бабкаобидела ее вообще ни за что: все равно ведь она ту несчастную посуду вымыла бы,хоть и не сразу. Так ведь хочется отдохнуть после обеда! Вот не вернусь сегоднядомой, подумала Глашка, останусь в лесу ночевать, умру там от холода. И как выбез меня будете дальше жить, а? Она представила бабкино лицо, когда та увидитГлашкино тело, и ей стало легче. Да, бабулечка, вот тогда ты пожалеешь, чтолупила меня просто так, а будет поздно. И Васька хорош – ни заступиться, нипожалеть. Еще и ругается иногда, сволочь. Лучше бы у нее вообще старшего братане было!

Но Глашка прекрасно понимала, что если бы не было Васьки, ейприходилось бы делать еще больше, но представлять, что занудный братец, вечнотвердивший: «Глаша, помоги! Глаша, помоги!», исчез, было очень приятно. Передлицом девочки живо встало длинное, немного лошадиное лицо старшего брата, и онасама удивилась, насколько хорошо помнит каждую его черточку. Даже все егопротивные прыщи, которые появились с месяц назад, отложились в Глашкинойпамяти, не говоря уже об ужасных черных точках на носу. Если бы Глашка умеларисовать, она смогла бы с точностью воспроизвести портрет брата, но рисоватьона не умела.

Припекало. Глашка так быстро выскочила из дому, что забыла надетьплаток, просидела за домом на солнцепеке целый час, но только теперь, выйдя задеревню, ощутила, как палит голову июльское солнце. Все дома она уже прошла итеперь брела совершенно бесцельно. Она подумала, не спрятаться ли от жары влесу, но лес она не любила и идти туда не хотела. «Вот блин, сейчас еще и башкунапечет!» – со злостью подумала Глафира, искренне считая, что и в жарищенынешней виновата та же бабка.

А голову ей действительно напекло. Перед глазами девочки тои дело мельтешили черные круги и все плыло, а в ушах при резком движениираздавался тихий, неприятный звон. Уставшая, наревевшаяся Глашка свернула сдороги, прошла через луг и, не соображая толком, что делает, перелезла черезчью-то ограду. Двери сарая оказались открыты, в доме и во дворе было тихо. Онаулеглась на какую-то тряпку, закрыла глаза и моментально провалилась то ли всон, то ли в забытье.