Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн
Шрифт:
Интервал:
Вот, казалось бы, онтологическое ядро объяснительной модели: городская среда => миграционные установки. Но что в итоге осталось от городской среды? Две переменные:
а) наличие объектов инфраструктуры (школ, детских садов, магазинов, музеев, клубов, кафе и т. д.);
б) физическая (прежде всего шаговая) доступность этих объектов.
Мягко говоря, недостаточно для создания особой урбанистической онтологии. Поэтому городская среда в заключении исследования переопределяется на более сильном социологическом языке:
В этой статье мы попытались уйти от понимания города с точки зрения здравого смысла. Город – это не совокупность зданий, дорог, объектов инфраструктуры и людей, все это населяющих. Город – это пространство практик горожан… Городская среда – это пространство практических возможностей жизни в городе [там же: 162].
Парадигматический сдвиг произведен, но это транспозиция города в язык социологической теории практик, а не урбанистики. Для социолога практики – куда более прочное онтологическое основание объяснительной модели, чем городская среда. Сегодня – даже более прочное, чем сообщества.
Задача комментария, по существу, никогда не может быть выполнена до конца. И все-таки комментарий целиком обращен к загадочной, неясно выраженной части, скрывающейся в комментируемой речи.
Если «городская среда» оказалась слишком размытой и неконсистентной концептуализацией, чтобы занять достойное место в списке первичных (объясняющих) факторов, то ситуация с «сообществом» – прямо противоположная. Оно так долго использовалось в качестве универсального объяснения, что со временем утратило свою силу. Значит ли это, что сообщество как понятие должно уйти, пополнив длинный ряд вымерших социологических концептов? Одна из возможных альтернатив – переосмысление сообщества, включение его в другую понятийную схему. Далее мы рассмотрим три стратегии такой ревитализации.
Город Саванна, штат Джорджия, стал первым городом с регулярной планировкой в американских колониях британской короны. Заложивший его в 1733 году генерал Джеймс Оглторп заслужил славу посредственного военного, хитроумного дипломата, щедрого филантропа и человека прогрессивных взглядов. Он верил, что правильная городская планировка позволит создать новую форму человеческого общежития, основанного на взаимопомощи и поддержке. Широкие улицы Саванны изначально проектировались как пространства для совместных прогулок, а двадцать четыре тенистых сквера (по тем временам невиданное расточительство земельных ресурсов) – как места встреч и ведения переговоров. В конце Гражданской войны генерал Шерман, совершив свой знаменитый «марш к морю», захватил Саванну. Пораженный ее планировкой, разумностью устройства и мудростью градостроителей, Шерман отдал должное стараниям Оглторпа: Саванна оказалась единственным городом, уцелевшим после шермановского марша. Двадцать четыре тенистых сквера спасли ее от разрушения. Во всяком случае, такова версия истории, рассказанная Рэем Ольденбургом, автором трактата «Третье место: кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места „тусовок“ как фундамент сообщества» [Ольденбург 2014: 66]22.
Ольденбург – яростный защитник всех перечисленных в названии его книги «третьих мест» от пабов до парикмахерских. Классики чикагской школы видели в увеселительных заведениях притоны, разрушающие устойчивые социальные связи, современные критики чаще указывают на то, как в «третьих местах» воспроизводится классовая, гендерная и этническая сегрегация [Grazian 2009]23, но Рэй Ольденбург непреклонен: нет баров – нет сообществ.
Ход, который предлагает нам Ольденбург, предельно операционален: сообщества не являются фундаментом городской жизни. Напротив, это весьма хрупкие образования, сами нуждающиеся в фундаменте – конкретных физических местах, «точках сборки» локальной солидарности. Пабы, таверны и кофейни создают возможности для ее формирования. Вместо того, чтобы начинать с всегда-уже-существующих и несомненных-в-своей-явленности городских сообществ, мы должны проанализировать процессы их сборки, не отходя от кассы. Точнее, от барной стойки:
В компанейской атмосфере третьих мест люди получают возможность узнать друг друга, проникнуться приязнью, а впоследствии – заботиться друг о друге [там же: 25–26].
Кажется, это слишком оптимистический взгляд на природу человеческой социальности. Вряд ли автор полагает, что устойчивые социальные связи просто вырастают на «третьих местах» как грибы на трухлявом пне? Однако Ольденбург полагает именно так:
Количество, качество и доступность друзей зависит от того, где с ними можно встречаться, – это факт социальной жизни [там же: 115].
Данный тезис автор называет «друзья в комплекте»:
В результате регулярного общения в третьем месте человек становится другом практически сразу всей компании, которая там собирается [там же: 421].
И нет, Ольденбург не оговаривается в пылу полемики, идея «друзей в комплекте» проходит красной нитью практически через всю книгу:
Третьи места – это форма принадлежности, и дружат в них целыми компаниями. Среди тех, кто хранит верность третьему месту, завсегдатаи обычно являются друзьями. Исключения немногочисленны, ибо компания создает гармонию среди всех собравшихся во имя общения; кроме того, источники социального разделения «оставлены снаружи». Каждый является другом каждого, и требования к участию чрезвычайно скромные. Это означает, что у индивида, у которого есть третье место, есть и группа друзей, не ограниченная узостью личного выбора [там же: 119].
Ольденбург – явно не поклонник Томаса Гоббса24.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!