Россия в большой игре. На руинах потсдамского мира - Михаил Делягин

Отдельные шаги в этом направлении (вроде организации сотрудничества «Роснефти» с «Экссон-Мобил») правильны, но разрозненны, не систематичны и потому заведомо недостаточны.

Положение России перспективно: наглядный крах традиционного мироустройства заставляет искать новые ценности, обращаясь к культуре, патриотизму и социальным ценностям, символом чего всегда была наша страна.

Значительно более важно, что русская культура, объединяя гуманизм и способность к технологическому творчеству, является единственной мощной культурой современного мира, способной стать спасением от двух уже вполне очевидных стратегических угроз: расчеловечивания и технологической деградации (очевидной пока как образовательная деградация). Ее мессианский характер позволяет ей стать ресурсом выживания не только России, но и всего человечества, – однако, чтобы эта возможность стала реальностью, государство должно хотя бы начать исполнять свои прямые обязанности.

Что сейчас, по мере развития предательства антинацистского движения бывшей Украины, представляется все более несбыточной и оторванной от реальности мечтой.

Идеология профессиональных предателей

Элитой общества, с управленческой точки зрения, является его часть, участвующая в принятии и реализации важных для него решений или являющаяся примером для массового подражания.

Подобно тому, как государство является мозгом и руками общества, элита служит его центральной нервной системой, отбирающей побудительные импульсы, заглушающей при этом одни и усиливающей другие, концентрирующей их и передающей соответствующим группам социальных мышц.

В долгосрочном плане главным фактором конкурентоспособности общества становятся его мотивация и воля, воплощаемые элитой.

Предательство ею национальных интересов фатально: в глобальной конкуренции его можно сравнить лишь с изменой, совершаемой командованием воюющей армии в полном составе.

Строго говоря, этот феномен не нов. Один из ярчайших (и притом относительно недавних) его примеров дала царская охранка, поддерживавшая организованное революционное движение в России ради расширения своего влияния и финансирования. Она ничуть не в меньшей степени, чем японская армия, немецкий генштаб и американские банкиры, раздувала революционный костер, вышедший из-под её контроля и, в конце концов, спаливший все тогдашнее общество.

Ближе к нашим дням пример действия национальной элиты против своей страны дает опыт Японии конца 8о-х – начала 90-х годов. Тогда в мире было два «финансовых пузыря»: в Японии и США, – один из них надо было «прокалывать», и именно японская элита приняла решения, приведшие к «проколу» японского, а не американского «пузыря», от чего японская экономика толком не оправилась и по сей день. Причина – не только глубочайшая интеллектуальная зависимость от США, но и глубина проникновения японских капиталов в американскую экономику. Освоив американский рынок, японские корпорации справедливо считали ключевым фактором своего успеха процветание не Японии, а именно США, на рынок которых они работали, получая за это мировую резервную валюту.

Не менее масштабный и шокирующий пример противодействия национальной элиты, находящейся под внешним воздействием, интересам своего общества дала война США и их сателлитов против Югославии.

Ее стратегической целью, как и целью всей американской политики на Балканах с 1990 года, представляется подрыв экономики Евросоюза, стратегического конкурента США, превращение руин некогда процветающей Югославии в незаживающую рану на теле Европы. В частности, агрессия 1999 года, насколько можно судить, была направлена на подрыв евро как потенциального конкурента доллару.

Тогда европейские лидеры поддержали США, несмотря на резкий протест не только европейской общественности, но и среднего звена их собственных политических структур. Повестка дня для Европы после Второй мировой всегда формировалась под интеллектуальным влиянием США, и привычка к этому превратила тогдашних руководителей Европы в могильщиков ее стратегических перспектив. Из-за войны евро рухнул почти на четверть, лишился возможности «бросить вызов» доллару, а европейская экономика окончательно стала простым дополнением американской.

Это же качество европейской элиты проявилось и после 11 сентября 2001 года, когда Европа, спасая доллар, показала, что рассматривает американскую экономику не как конкурента, а как структурообразующего лидера мирового порядка, в котором исчезла сама идея «европейства». Формирование сознания европейской элиты американцами примирило Европу с положением, при котором в то самое время, когда падение евро оказывалось для американцев маленьким конкурентным удовольствием, симметричное падение доллара представлялось перепуганным европейцам концом света.

Еще более яркий пример предательства национальных интересов – «казус Милошевича»: ключевой причиной парадоксального и катастрофического «непротивления злу насилием», за которое он заплатил в том числе и собственной жизнью, представляется вероятное размещение материальных активов его окружения в странах-агрессорах и в их валютах. Ответные удары Югославии, на которые она была вполне способна, попросту обесценили бы их.

Перечень подобных примеров можно приводить бесконечно – и, чем ближе к нынешнему дню, тем чаще с ними приходится сталкиваться.

В свое время Горбачёв дал нестерпимо соблазнительный пример того, что сотрудничество с Западом против своей страны обеспечивает личное благополучие и полную безнаказанность. Однако последние полтора десятилетия показали: ситуация изменилась. Лишившиеся власти лидеры: от Пиночета до Милошевича, – идут под суд или прямо на тот свет, а сдавшим своего руководителя в руки «мирового сообщества» приближенным вместо всех земных благ публично отрывают головы (как это было с окружением Саддама Хусейна).

Но круг представителей элит, убеждаемых этими трагедиями, по-прежнему поразительно узок.

Почему?

Почему элиты незападных стран, как лемминги к краю пропасти, бегут на Запад?

Потребление как смысл существования

Самый простой ответ, лежащий на поверхности, – перерождение элит в силу торжества рыночных отношений и, соответственно, рыночных идеалов.

Практический критерий патриотичности элиты прост до примитивизма: размещение её активов. Вне зависимости от мотивов отдельных своих членов, как целое элита обречена действовать в интересах именно собственных активов (материальных или символических: влияния, статуса и репутации в значимых для нее системах, информации и так далее). Если критическая часть этих активов (которую члены элиты не могут позволить себе потерять) контролируются конкурентами этого общества, элита поневоле служит их интересам, становясь коллективным предателем.

Отсюда, в частности, следует не только обреченность «исламского вызова», лидеры которого хранят средства в валютах своих стратегических конкурентов и потому не могут последовательно противодействовать последним, но и ограниченная адекватность риторики о «поднимании с колен» в неупоминаемую позу, популярной среди отечественной «офшорной аристократии». Ведь эта часть российского управляющего класса по-прежнему, несмотря на развязанную против нас «холодную войну», держит на «проклятом Западе» все свои активы, до семей включительно.