Ведьма полесская - Виталий Кулик

Совсем уж по-человечески понятный, сконфуженный вид незнакомца вызвал у девушки какое-то подсознательное спокойствие и доверие к этому растерявшемуся хлопцу.

— Ну что молчишь? Я спрашиваю: не бросишь меня одну в лесу? А то я лучше уж тут прокоротаю ночку холодную, — сказала девушка, в свою очередь забавно наблюдая за изумлением неожиданного попутчика.

— А-а… — опомнился Прохор. — Да как же можно оставить такую пригожую панночку в тёмном лесу?

Незнакомке явно польстили сказанные слова. Она чуть улыбнулась и выше подняла голову. Ей, видимо, тоже приглянулся статный хлопец, не сводивший с неё взора. Девушка с интересом неприметно продолжала наблюдать за ним и, совсем приободрившись, спросила:

— Мы кого-то ещё ждём или уже можем идти?

— Конечно, конечно… пошли, — встрепенулся Прохор и спросил: — А тебя как звать-величать?

Ответа не последовало. Шли в тишине; девушка задумчиво молчала. Лишь пройдя шагов пятнадцать, Прохор услышал её тихий голос.

— Марыля, — ответила незнакомка и, глянув парню в глаза, грустно добавила: — Близкие Марылькой кличут. Дочка приказчика Петра Логинова… покойного.

С наступлением весенних дней у крестьянина начинался один из тяжелейших и ответственных периодов и без того нёлёгкой его жизни — сев. Как только земля прогреется и деревья начнут одеваться в молодую листву, селяне от восхода до заката не покладая рук, не жалея ни себя, ни рабочую скотину, трудятся на земельных наделах. В эту пору не встретишь на улицах сёл и деревень праздно шатающихся или сидящих на лавке без дела крестьян. Все, на ком лежала забота прокормить семью, рвали жилы и гнули спины на своих и панских полях. Доставалось в это страдное время и тягловой скотине. Волам и лошадям, простоявшим зиму без особых нагрузок, теперь перепадало с лихвой.

Но как бы ни была тяжела и непосильна работа, а весна всё равно брала своё. И особенно весеннее настроение не давало покоя молодёжи. Пробудившаяся природа дурманила и звала на своё лоно деревенских девчат и хлопцев. Запах весны будоражил и не давал им уснуть даже после нелёгкого изнурительного дня.

У черемшицкой молодёжи вместе с посевной страдой начинался и сезон посиделок у костра за околицей. На этих вечорках девчата пели весёлые и грустные, жизнерадостные и задушевные народные песни. Бывало, заводили жалобную песню о несчастной любви или о тяжкой судьбине — и плыл над туманным гаем колоритный перелив грусти и тоски в девичьих голосах. И так брала песня за душу, что невольно комок к горлу подкатывал. В такую минуту никто не осмеливался прервать этот чувственный напев ни выкриком, ни даже тихо сказанным словом, ибо это был не просто напев — это плыл над припятскими просторами зов земли белорусской. Зов Полесья! У каждого, кто проникся сердцем к своему краю и по воле судьбы покинул родные места, этот зов стоял в душе криком журавлиным, и печальной лебединой песней звал в родные места.

Хлебосольный край не оставлял равнодушными и гостей добросердечных; влюблял в себя взором озёр голубых, умилял сердца детским взглядом васильков-синеглазок. И долго ещё потом в памяти гостей зов Полесья звучал приглашением в свои зори соловьиные и в хаты радушные с белыми аистами на крышах.

Обо всём этом воспевалось по всей сторонке полесской и особенно здесь, у черемшицкого костра. Наверное, как нигде в другом месте здесь могли понять чужую боль не только умом, но и сердцем.

В грусти народных песен отражалось всё наболевшее и выстраданное самим же народом и поэтому понятное и близкое каждому простому человеку. В такие моменты взгляды всех собравшихся были притянуты к чарующей пляске пламенных языков. Под душевный напев многие завороженно смотрели на костёр и пребывали в мечтательной задумчивости. Что выпадет в жизни на долю каждого из них и как дальше сложится судьба? Каждый, конечно же, мечтал о лучшем и надеялся на более счастливое будущее.

Но не одной грустью живёт человек. С языческих времён в народе бытуют и приумножаются весёлые обычаи и обряды, потехи и забавы, дающие человеку огромный заряд оптимизма в его тяжёлой жизни. Наполненные юмором песни и счастливо заканчивающиеся сказы питают людей верой в добро и надеждой на лучшее. Любые невзгоды и трудности человек легче перенесёт, если сможет отвлечься от суровой реальности и дать душе разрядиться неистовым смехом и весельем. Вот и на черемшицких посиделках задушевные напевы всегда сменялись радостными переливами частушек, песнями-шутками, весёлыми играми и задорными колкостями между девчатами и хлопцами. В такие минуты пробуждался от дремоты вечерний гай, вздрагивал от дружных взрывов смеха, хохота и пронзительного девичьего визга.

Не оставалось без внимания и фольклорное слово. У костра часто звучали интересные рассказы и повествования. Велись разговоры о жизни, по нескольку раз пересказывались смешные казусы и жуткие истории.

Вот такими развлечениями издавна славились черемшицкие посиделки. Сменялись поколения, мужали бывшие подростки, шли под венец повзрослевшие девчата. Им на смену приходили другие, вчерашние мальчишки и девчонки, и у костра за околицей никогда не затухала ярчайшая сторонка жизни селянской молодёжи.

На дворе стоял тёплый весенний день, а главное — воскресный день. Крестьяне старались не делать важной работы в такие дни, а в церковные и престольные праздники труд и вовсе считался большим грехом. Но почти на все правила бывают исключения. Так и народ говорит, что за труд на уборке урожая и на похоронах покойника Бог гневаться не станет. Помолившись, можно и хлеб убирать и могилу копать, ждать нельзя. Ну а что касается сева, то тут крестьянин старался руководствоваться возможностями и погодой. Успевал отсеяться в сроки — в красный денёк можно и отдохнуть.

Батька Любаши с севом укладывался в сроки и сегодня решил провести время в незначительных хлопотах, а волов дал соседу. Сосед своих не имел и был рад такой помощи. Малоимущим селянам, особенно тем, кто не имел своего тяглового скота, выхода не было, и приходилось делать важную хозяйственную работу, когда выпадала возможность. Вот и сейчас так. Воскресный день — соседу надо землю пахать. И пашет бедняк! И ведь не один он такой! Как вот у людей сложилось отношение к этому вопросу? Раз бедный, значит не грех работать даже в красный денёк. А если кто побогаче в такой день топором стукнет или лопатой копнёт, сразу будет пристыжен, что, мол, не чтит обычаев да грехами обрастает. Вот и выходит, что осуждали за многие грехи сами же люди. Сами грешили — сами осуждали! Очень удобно! А горемыке-бедняку на селе многое прощалось. Но не каждому! Людей не проведёшь: видят, что семья старается, трудится рук не покладая — ещё и помогут, чем могут. А лодырей да пустых людишек на селе страх как не чтут.

Взял вот сосед волов — попалась такая оказия — работай на здоровье, люди не осудят и Бог не прогневается. Знают, что мужик потом обливается, чтоб детки с голодом не особо знались. Да ещё и за волов должен заплатить хозяину либо отработать. Потому и сдавать рабочий скот в аренду было всегда обоюдовыгодно. Этим очень часто промышляли и паны.