Ловушка для птиц - Виктория Платова

Ника уже сообразила, что Брагин увидел ее, – и исчезла, чтобы появиться в маленьком зальчике спустя тридцать секунд. Этого времени хватило на пару вопросов, которые Грунюшкин (у него натурально отвисла челюсть при виде андрогина в окне) успел задать Брагину.

– Кто это?

– Так. Свидетель по делу. Только сегодня с ней общался.

– Офигеть, – громко сглотнул Грунюшкин. – Офигеть. Модель?

– Гений татуировки. У нее собственная студия здесь рядом, – пояснил Брагин, а потом, подумав, добавил: – Может, и модель.

Ника Селейро заглядывала сюда не впервые.

Она приветственно помахала рукой тихому баристе, больше похожему на паломника к святым местам, Мекке и Медине. Она погладила черного кота, все так же лежавшего на стойке, – и коту это было совсем не неприятно, напротив: он приподнял голову и тихо замурлыкал, когда пальцы Ники коснулись его шеи.

На пути к столику, за которым сидели Грунюшкин и Брагин, гений татуировки бросила официанту (больше похожему на паломника к святым местам, Гробу Господню и реке Иордан) таинственную фразу. Что-то вроде – сомванлиг.

– Никак нам не расстаться, – сказала она Брагину. – Но это даже хорошо.

– Что-нибудь вспомнили, Ника?

– Нет. Но есть соображение.

– Давайте.

– Тот телефонный звонок. Не опоздай к приливу.

– Да, я помню.

– Так вот. «Не опоздай к приливу» вполне может быть заведением неподалеку от Сенной. Что-то среднее между ночным клубом и букмекерской конторой с танцполом. Работает с семи вечера до шести утра. Раньше, во всяком случае, работало.

– Бывали там?

– Имела неосторожность. Та еще клоака. Правда, хозяева менялись раз пять. Иногда не по своей воле. Так что не исключаю, что сейчас там детские утренники в полный рост. И церковь летающего макаронного монстра выездные заседания проводит.

Покопавшись в карманах куртки, андрогин извлек изрядно потрепанную визитку и положил ее на стол рядом с Брагиным. На визитке – вполне ожидаемо – обнаружились волна и лодка без гребцов на гребне этой самой волны. И пара чаек, стилизованных под галки в стандартных бюллетенях для голосования.

НЕ ОПОЗДАЙ К ПРИЛИВУ! – шло по нижней кромке визитки.

– Вот, нашла у себя. Осталась от прошлой жизни. Телефоны наверняка изменились, но адрес тот же.

– Спасибо, Ника. Вы очень помогли. – Брагин слегка наклонил голову и прижал руку к груди в знак признательности.

– И поможете еще больше, – неожиданно вклинился в разговор Грунюшкин. – Если примете мое предложение.

– Предложение? – Татуированная волна над бровью Ники приподнялась.

– Хотите сняться в кино?..

…С пленками из лифтового холла подъезда № 13 ситуация разрешилась намного быстрее, чем предполагал Паша Однолет. Они существовали, – и это был несомненный плюс. Тут Паше явно повезло, оказалось, что перезаливали их гораздо чаще, чем требовала инструкция. О положении дел, слегка смущаясь, поведал Однолету секретарь правления ТСЖ – грузный, обильно потеющий мужчина со смешной фамилией Кудряшкин. Кудряшкин то и дело снимал мизинцем капли с кончика носа и через каждые пять минут повторял одну и ту же фразу: не мы такие – жизнь такая.

Кудряшкину казалось, что она все объясняет.

– Вы-то сами здесь живете? – поинтересовался Паша у толстяка, разглядывая перстень-печатку на рабочем мизинце: полкило золота и утопленный в нем шмат какого-то темного камня. С золотой же накладкой в виде переплетающихся букв: VK.

– Жена здесь… Прописана, – проблеял Кудряшкин. И, секунду помолчав, добавил: – И дочь.

– Надо полагать, на одной жилплощади маются?

– Ну зачем так? На разных. У дочери своя семья… Свадьба в следующем месяце. Не мы такие – жизнь такая.

– Записи с лифтовых камер можно посмотреть?

– В принципе можно. Но не везде они работают. Вмонтированы – да.

– Но не подключены?

– Людей не хватает. Вы же сами видите, какое хозяйство. Подъездов десятки. Людей – тысячи…

– Не мы такие – жизнь такая?

– Именно.

В результате общения с толстяком Однолету удалось-таки добраться до пленок, на которых жизнь Сандры на улице Коллонтай предстала в крайне урезанном варианте. Всего-то одна-единственная сцена с участием девушки – возможно, последняя, где жертва убийства была документально запечатлена еще живой.

От Паши потребовалась некая доля воображения, чтобы идентифицировать убитую – девушка выходила из ближнего к камере лифта, и лица ее не было видно. А видна была только наполовину прикрытая спущенным капюшоном голова, рюкзак за плечами (о нем говорили кондукторша и водитель из автобуса № 191) и бумажный пакет в руках. Не слишком объемный, но, чтобы понять, что в нем, Пашиного воображения оказалось явно недостаточно.

Рюкзак унес предполагаемый убийца или кто-то, подсевший к девушке позже произошедшего убийства, а вот куда подевался пакет?

Грузин-водитель, который видел девушку на остановке (прежде чем та вошла в салон), – ни о каком пакете не упоминал. Не вспомнила его и Маврокордато. А уж она, по мнению Паши, была из породы вахтеров при плавательных бассейнах и консьержек при домах бизнес-класса: эти никогда и ничего не забывают и фиксируют в памяти даже самые незначительные детали. Эти детали не всегда всплывают на поверхность, но, при известных усилиях со стороны заинтересованных лиц, могут и всплыть.

Паша – заинтересованное лицо, это несомненно.

Короткий телефонный разговор с Маврокордато разочаровал Пашу. Та категорически отвергла наличие у Сандры бумажного пакета и, как ни пытал ее Однолет, стояла на своем: за спиной у девушки был рюкзак, а руки оставались свободными.

Для того чтобы попасть на остановку автобуса № 191, Сандра должна была пройти вдоль дома в сторону торгового центра «Лондон» и пересечь малоприметную улицу Нерчинскую, выглядящую как подъездная дорожка. Затем следовал еще один переход – через Коллонтай. В отличие от Нерчинской широкая, как проспект, Коллонтай была серьезной магистралью с интенсивным движением и выделенной трамвайной линией посередине. Искомая остановка находилась на противоположной стороне: от дома ее отделяли два светофора с голосовым сопровождением и два трамвайных пути. Если идти в хорошем темпе, до остановки можно было добраться минуты за три. Но сейчас Паша намеренно не брал в расчет время и сосредоточился на мыслях о гипотетическом содержимом пакета.

Пакет вполне мог оказаться мусорным – во всех смыслах слова.

Возьмем, к примеру, опера Павла Однолета. Он днюет и ночует на работе. Иногда даже пожрать некогда – вот и приходится довольствоваться фастфудом. Коробками с лапшой, гамбургерами навынос и шавермой. А о том, чтобы сходить в супермаркет и затариться чем-то более основательным, и речи не идет. Да хоть бы и не в супермаркет, а просто в магазин эконом-класса по соседству… В любом из них, кроме продуктов, можно купить пакеты для мусора. Но Паша всегда забывает делать это, вот как назло! И тогда под мусор идет все, что угодно, – в основном старые полиэтиленовые сумки из «Дикси», «О’кея» и прочих супермаркетов, но и бумажные тоже встречаются. Правда, мусор раздувает эти сумки до безобразия, одного взгляда на них достаточно, чтобы понять: все они – первые кандидаты на помойку.