«Гудлайф», или Идеальное похищение - Кит Скрибнер

Теперь у его губ была бутылка с водой, но пить он не мог. Желудок был переполнен, в нем хлюпала вода. Потом струйка холодной воды проникла сквозь его волосы на макушке, потекла за ушами, водопадом пролилась по шее за шиворот.

— Ладно, сделаем это все полегче для вас, — сказал мужчина. — Я буду останавливать пленку и говорить вам, что надо сказать, так что вы просто повторяйте за мной.

— Останавливать пленку, — произнес Стона.

— Точно, — сказал мужчина. — Ну, начали… Это Стона Браун.

Стона почувствовал запах металла у собственных губ.

— Стона Браун, — произнес он.

— Хорошо. Меня держат «Воины радуги». Попробуйте говорить более четко.

— Говорить более…

— Ох, ради всего святого!

— Всего святого… — Тут Стона упал, теплая вода поднялась к горлу, заполнила рот, полилась по подбородку.

Мужчина еще очень долго заставлял Стону говорить.

Коллин потянулась к лицу Стоны, влажным от спирта марлевым тампоном коснулась брызг крови, засохших на лбу. Сейчас мистер Браун стоял совершенно самостоятельно, немного окрепнув, но они явно довели его до невозможного состояния — он был грязен, он исстрадался. На нижней стороне крышки ящика на свежем дереве багровело ужасающее кровавое пятно. Все тело Брауна провоняло чем-то кислым. Что же они наделали?!

— Очисть ему лоб как следует, — сказал Тео.

Она никогда не думала, что все получится именно так. В животе у нее все сжалось от брезгливости и ужаса. Надо его хотя бы почистить. Она стала стирать засохшую кровь, и Стона отдернул голову, как собака, которой она пытается дать таблетку.

— И свежую повязку на руку наложи.

Она понимала, что утешением для мужчины, особенно для человека старшего поколения, могла быть женская забота: вовремя приготовленная еда, наполненная водой ванна, спина, оттертая растительной губкой.

Коллин придвинулась поближе, слишком близко к запаху, исходившему от него, к зловонию и гнилостному болотному жару ящика. Пахло как в углах лестничного колодца подземки, от этой вони у нее защипало в носу. Ей больше никогда не придется входить в метро, никогда не придется сталкиваться с унизительной, мерзкой грязью, не придется поступаться собственным достоинством. Она будет выходить от Сакса, и перед магазином ее будет ждать лимузин, она не сможет вспомнить, какой именно. «Миссис Волковяк», — окликнет ее шофер в униформе и поможет ей уложить покупки, держа для нее открытой дверь лимузина.

Одежда мистера Брауна стала влажной от пота. Лицо его было уже не таким бледным, как вчера, но все еще отекшим, сероватым, как шпаклевка. На коже щек появилось раздражение — мелкие красноватые пузырьки от пластыря, заклеивавшего рот. Губы вспухли и посинели от холодной воды, которой она их поливала, и казались разбитыми.

Коллин старалась не обращать внимания на дурной запах, снова и снова повторяя себе: «Это трудный, но необходимый шаг ради осуществления твоих целей. Только трус речитативом повторяет причины для отказа от задуманного». Кончиками двух пальцев она попробовала поддержать затылок мистера Брауна. Кровь запеклась у него на бровях и по краю клейкой ленты, закрывавшей глаза. Из противоположного угла складского бокса послышался слабый голос и путаная речь мистера Брауна, записанная на пленку: «…„Воины радуги“… хорошо обращаются… хорошо себя чувствую». Как это тяжело для Тео — все пошло совсем не так, как он хотел.

Стоя в ящике, мистер Браун покачивался из стороны в сторону, пока Коллин протирала и промокала ему лоб тампоном, марля цеплялась за кровяные корки и занозы, застрявшие в коже. Ногтями она вытаскивала крохотные фанерные щепочки, а мистер Браун каждый раз вздрагивал. Самым ласковым и утешающим своим голосом Коллин постаралась его успокоить, сказав: «Ну вот и все».

— Прочь! — вдруг закричал он, громче, чем она могла ожидать от такого хрупкого человека.

Он откинул назад голову и вдруг бросился на Коллин. Когда он стал валиться на нее всем телом, она развела в стороны руки. Его распухшие губы, нос и щека проехали по ее лицу, его подбородок зацепился за ее ключицу, а потом весь мистер Браун оказался в ее объятиях. Он вертелся и толкался, бился потной головой о грудь Коллин и кричал «Сука!», а она боролась с ним, чтобы не дать ему упасть за край ящика и удариться о бетонный пол. «Помогите!» — выкрикнул он, и тут между ними просунулась рука Тео. Но мистер Браун с размаху ударил Тео головой в челюсть так, что раздался треск. Тео согнул руку и захватил шею мистера Брауна под подбородком, зажал ему ладонью лицо и оттащил от Коллин.

Коллин била дрожь. Она не могла вздохнуть, чувствовала, что ее сейчас вырвет. Тео выкручивал мистера Брауна, как тряпку, — лицо поворачивал рывком в одну сторону, тело — в другую, согнутая рука по-прежнему охватывала шею мистера Брауна под подбородком.

— Драться со мной, так твою?! — Скрипнув зубами, Тео приблизил поджавшиеся губы к уху мистера Брауна: — Я — твой хозяин!

Коллин спиной отодвинулась от ящика, направляясь к ленточке солнечного света, пробивавшегося из-под гаражной двери. Она опустилась на четвереньки и глубоко вдохнула в себя прохладный утренний воздух, глядя на исцарапанный и поржавевший колесный колпак «мерседеса». Тошнота прошла.

Все еще стоя на коленях с выпачканными кровью, потом и слюной лицом и блузкой, грудью и руками, она обернулась в ту сторону, где был Тео. Глаза ее приспособились к тусклому освещению, и она увидела бутылку спирта, валявшуюся на боку в лужице жидкости. Она смотрела, как испаряется с бетонного пола жидкость, будто тут применили киноэффект ускоренного движения, будто весь мир поставлен на быструю прокрутку вперед. Если бы только она могла быстро прокрутить сегодняшний день и завтрашний, быстро прокрутить волнение из-за выкупа и освобождения мистера Брауна и отправить его обратно к жене. Прокрутить все вперед, в ближайшее будущее, туда, где Коллин, принявшая ванну и надушенная, будет обедать за столиком у окна в ресторане на Пляс-де-Конкор.[42]Ну почему, почему между Коллин и ее мечтами вечно встают еще пара дней ожидания, еще какие-то сделки, перестановки, реорганизации?

А Тео все еще расправлялся с мистером Брауном, который по-прежнему стоял в своем ящике, совершенно беспомощный. Губы Тео были прижаты к уху мистера Брауна:

— …научу тебя уважению…

— Осторожнее! — услышала Коллин собственный голос.

Тео поднял голову. На лице его было написано удивление. Его ладонь опустилась, освободив рот мистера Брауна, и он немного ослабил захват на шее старика. С губы Тео стекала тонкая струйка крови.

Кисти рук мистера Брауна были скованы наручниками, щиколотки связаны вместе клейкой лентой, такая же лента спиралью поднималась выше по ногам, прижимая его руки — и кисти, и предплечья — к телу. Левый рукав пиджака, да и сорочки тоже, был отрезан выше локтя, открывая перевязанное бинтом предплечье. Коллин не сводила с мистера Брауна глаз, вспоминая встречу по борьбе еще в средней школе, когда Тео сломал своему противнику ключицу. Судья услышал, как хрустнула кость, и увидел, что мальчик не держится на ногах; тренеры, члены команды Тео и зрители на местах тоже все слышали и видели. Все и каждый — кроме самого Тео — слышали этот ужасающий хруст. Под свистки и крики Тео продолжал бороться, перевернув противника на спину, то подтягивая его ногу к шее, то буквально втрамбовывая мальчика в мат, пока судья вместе с Малкольмом не оттащили Тео прочь. Но Тео и с ними боролся, его блестевшие от пота белые руки выскальзывали из хватки взрослых мужчин. Взгляд Тео обыскивал трибуны, ища Коллин, а его лицо выглядело так же, как сейчас, — на нем было написано удивление, неуверенность и какая-то обида, словно он делал точно то, что, как ему сказали, надо делать, и вдруг правила поменялись.