Драгоценные дары - Даниэла Стил

Если верить прессе, состояние Петровича оценивалось в восемьдесят миллиардов долларов.

– Вполне возможно, – признала Вероника. Она была слишком поверхностно знакома с Николаем, чтобы защищать его, и понятия не имела, откуда у него состояние. – Но он был очень внимателен ко мне, – ради справедливости добавила она.

– После того как чуть не задавил тебя. Наверное, боится, как бы ты не подала на него в суд.

– Нет, что ты! – воскликнула она, пытаясь успокоить Эйдана, и вдруг поняла, что он ревнует. Она задумалась, неужели поцелуй в Венеции значил нечто большее, чем просто попытка следовать обычаям. С тех пор Эйдан больше ни разу не целовал ее, обращался с ней уважительно, а вот теперь по-настоящему разозлился из-за того, что Николай прислал ей эсэмэску.

– Эйдан, в этой пьесе главным героем был ты, – мягко заверила она. – Ведь это ты спас меня.

Она накрыла ладонью его руку и увидела, что он понемногу успокаивается. Ей стоило немалых усилий сдержать улыбку: эта неожиданная вспышка ревности к русскому выглядела очень мило.

– От таких людей лучше держаться подальше, – предупредил Эйдан, стараясь посеять в ее душе недоверие к Николаю. – Ты же совсем не знаешь его. Он бандит. Неизвестно, на что способны такие люди. Они убеждены, что если у них есть власть и деньги, значит, им принадлежит весь мир. Не хватало еще, чтобы он считал, будто бы и ты принадлежишь ему.

Эти слова не оставили Веронику равнодушной: он обращался с ней, словно она была совсем юной и наивной девушкой.

– Вряд ли он снова попытается связаться со мной. Это был просто жест вежливости. Просто я довольно сильно ушиблась, ударившись о тротуар, – она вспомнила о своем падении, пытаясь успокоить Эйдана, но он снова расстроился.

– В этом виноват я, а не он.

– Нет, ты меня спас, – настаивала Вероника. – Если бы ты меня не толкнул, я не просто ушиблась бы – сейчас меня не было бы в живых.

Он улыбнулся.

– Мне жаль, что ты ушиблась, – искренне сказал он.

– Ничего, – беспечно отозвалась она. – Иначе я никогда бы не встретила тебя.

Он кивнул, дальнейший вечер прошел гладко, хотя Вероника мысленно отметила, что Эйдан испытывает затаенное недовольство по отношению ко всем, кого считает «богачами», и Николай явно попадает в эту категорию – в отличие от ее самой. Ее наследство – сущая мелочь по сравнению с состоянием Николая. Так или иначе, люди, у которых есть деньги, вызывали недовольство Эйдана, каким бы путем это богатство ни досталось им.

Та же тема вновь всплыла после того, как они побывали в Палаццо Веккьо и Палаццо Питти, где видели свидетельства несметных богатств Флоренции в далеком прошлом. Эйдан разразился очередной обличительной речью о богачах и о том, что они понятия не имеют о настоящей жизни, но Вероника не спешила соглашаться с ним.

– Деньги не спасают от проблем, Эйдан, – попыталась объяснить она ему. – Моя мама умерла, когда мне было пятнадцать лет, отец – когда мне исполнился двадцать один год. И деньги, к моему огромному сожалению, их не спасли. Богатые люди умирают, болеют, страдают оттого, что их сердце разбито, – точно так же, как все остальные. Просто деньги обеспечивают больше комфорта, даже когда приходит беда.

Эйдан злился всякий раз, когда поднимал ту же тему, но по-настоящему встревожился, когда в тихую минуту после ужина Вероника призналась, что на долю секунды в Риме ей захотелось попасть под «Феррари», поэтому она и стояла неподвижно, искушая судьбу. Она объяснила, что смерть Пола глубоко опечалила ее – вдобавок к безобразным откровениям, выяснившимся при чтении его завещания. Дети выросли и разъехались, ее жизнь потеряла смысл. Эйдан ужаснулся ее словам.

– А теперь послушай о том, как жил я, – с мукой в голосе произнес он, глядя ей в глаза. – Моя мать покончила с собой, когда мне было двенадцать, потому что всю свою жизнь она была несчастна. Она устала жить в нищете и, несмотря на усердный труд, даже не иметь возможности каждый день есть досыта. Мой отец пропивал все деньги, которые она зарабатывала, до последнего цента, изменял ей с соседками, избивал ее, когда напивался. И она покончила с собой, потому что другого выхода не видела.

Вероника ошеломленно молчала, а потом, не зная, как быть, положила руку на стол и накрыла ладонью его ладонь. При виде боли в глазах Эйдана ее сердце облилось кровью. Она вдруг представила себе, как тяжело в детстве ему было перенести смерть матери. Эйдан продолжал:

– Мой отец допился до смерти, когда мне было семнадцать. После похорон я ушел из дома, не оглядываясь. Вот почему мне никогда не хотелось ни жениться, ни обзавестись детьми. Не хочу, чтобы у них было такое же детство, как у меня.

– Ты был бы совсем другим отцом, – мягко возразила она. – На своего отца ты совсем не похож.

Он кивнул, соглашаясь, и она заметила блеснувшие в его глазах слезы, когда он продолжал открывать ей самые страшные тайны своей юности.

– Все считали моего отца подонком. А мама была доброй, она не заслуживала такого мужа.

Вероника сочувственно кивнула, не убирая руку. Это многое объясняло: почему временами Эйдан злился, почему боялся ответственности, неизбежно связанной с браком и детьми, почему ненавидел нищету и знал, во что она превращает людей – и предпочитал винить богачей во всех бедах этого мира. Кого-то же надо было призвать к ответу, и с точки зрения Эйдана, виновными были именно богачи. Его стремление демонизировать людей, располагающих деньгами, тревожило Веронику, но она пыталась понять его, узнав о том, каким несчастным было его детство.

Эйдан утверждал, что бедняки – совсем не такие люди, как богачи. Он даже представить себе не мог, чтобы люди, имеющие деньги, испытывали душевные муки, сравнимые с его собственными. Но Вероника знала, что душевные муки бывают разными и возникают они по различным причинам, потому они хорошо знакомы не только бедным. В жизни богачей тоже случаются трагедии.

– Просто не все люди добры и порядочны, Эйдан. И неважно, богаты они или бедны.

– Пожалуй, – со вздохом признал он и пожал ей руку. Вероника была отзывчива по натуре, он прочел искреннее сочувствие в ее глазах. – Все мое детство – это годы непрекращающейся ненависти. Особенно остро я ненавидел отца.

После ужина они решили пройтись, Эйдан положил руку ей на плечи. Оба думали об одном и том же – о том, что он рассказал за ужином. Теперь Вероника лучше понимала его, они быстро привыкали друг к другу и уже не чувствовали ни малейшей неловкости. Порой он казался грубоватым, но Вероника видела, что у него добрая душа, что он порядочный человек, более ранимый и чувствительный, чем он готов признать. Его рассказ о смерти родителей сблизил его с Вероникой.

В отеле они разошлись по номерам, а на следующий день продолжили паломничество в мир искусства. Они обошли все крупные галереи и снова отправились в Уффици, и после пяти дней приобщения к искусству Флоренции дружно согласились, что этого достаточно и что в городе уже не осталось шедевров, которые они хотели бы увидеть еще раз. За обедом Эйдан спросил: