В бессердечном лесу - Джоанна Рут Мейер

Из горла вырывается крик. Я бегу к ней, поскальзываюсь на прелых листьях и грязи. Она поднимает голову, а я падаю на колени и притягиваю ее в объятия. Все тело сотрясается от судорожных гортанных всхлипов.

Она отодвигается и всматривается мне в лицо.

– Я тебя знаю.

Ее голос не такой, как я помню: пустой, безжизненный. Глаза тоже. Волосы, некогда светлые и блестящие, превратились в грязные спутанные космы. Одета она в лохмотья.

– Я Оуэн, мама. – Я ласково беру ее за плечи, так как боюсь, что она сломается даже от легкого прикосновения. – Я заберу тебя домой, к папе и Авеле. Авела так выросла! Ты будешь гордиться ею.

Я мысленно заклинаю ее вспомнить, но мамины глаза пусты. Она недоуменно моргает.

– Оуэн, – с мольбой произношу я. – Я Оуэн, а ты Эйра, жена Калона Меррика. Ты играешь на виолончели, любишь копаться в огороде, и у тебя самый мелодичный голос на свете. Пожалуйста, мама, вспомни.

Она грубо хватается за голову, на ее лице четко написана боль.

– Я помню, что не всегда была такой. Когда-то я была кем-то еще, кроме как ее рабыней. У меня была свобода воли. Но затем она лишила меня всего, кроме сердца, и оно бьется только ради нее.

– Пожалуйста, пожалуйста. – По моему лицу ручьем льются слезы. – Твои любимые цветы – ирисы. Ты всегда говорила, что влюбилась в отца, потому что он витал в облаках, а ты была приземленной, и вместе из вас вышел горизонт. Мама, умоляю тебя…

Мои пятки глубоко зарываются в землю. От холодного дождя тело промерзает до костей.

– Звезды упали, – медленно произносит она. – Они падали, падали, а теперь небо изменилось. Время Гвиден пришло. Скоро всему придет конец. – Внезапно ее взгляд сосредотачивается на мне, и я вижу намек на то, какой она была раньше. Мама шепчет: – Я защищала тебя столько, сколько могла. Гвиден забрала мою душу, привязала меня к себе, к этому дереву. Приказала присматривать за душами в нем. Оно набито ими до отказа, но ему всегда мало. Я беру кровь из его тела, создаю сферы для ее дочерей. Кровь, чтобы привлечь души, души. – Она хватает меня за плечи с необычайной силой для такого хрупкого тела. – Я связана с деревом и могу использовать его силу. Я воспользовалась ею, чтобы вспомнить, а когда это перестало работать, защитила души, которые когда-то были мне дороги.

На меня снисходит озарение.

– Это ты защитила меня на железнодорожных путях, когда отец пошел на мои поиски. Ты не дала ему зайти в лес, когда Серена спасла нас с Авелой.

– Я наблюдала за вами, – шепчет она. – Но теперь все кончено. Звезды изменились. Она поглотит весь мир. Останови ее, если можешь. И помни меня.

– Я пришел, чтобы спасти тебя, – выдавливаю я.

Ее глаза снова становятся безжизненными, и она садится на корточки.

– Я последовала в лес за древесной сиреной, – напевает мама, будто рассказывает детский стишок. – Сиреной с фиалками в волосах.

– Нет…

– Фиалки, фиалки, фиалки!

Ко мне подкрадывается оцепенение и поглощает меня с головой.

– Она сказала, что у меня сильная душа, и привела к своей матери. Ее мать украла мою душу, душу, душу и привязала к дереву.

Во мне пробуждается ярость – монстр, которого невозможно контролировать.

– Мама…

– Она украла мою душу, но сердце забрать не смогла. Теперь все кончено. Тебе больше не нужна моя защита. – Ее лицо меняется, в глазах снова загорается искра узнавания. Она поднимает руку и поглаживает щетину на моей щеке. – Когда мой мальчик успел стать мужчиной?

Я давлюсь слезами.

– Я рада, что увидела тебя напоследок.

– Я спасу тебя.

Ее лицо искажается от боли.

– Меня уже не спасти. Но кое-что я еще могу для тебя сделать.

– Мама…

Она прижимает ладони к моей груди, и я ахаю от вспышки боли, что свирепо вонзается в самую душу. Она пульсирует один раз, два, а затем исчезает. Я изумленно смотрю на маму.

– Что это было?!

– Последняя капля силы, чтобы защитить тебя от нее. Она никогда не заберет твою душу, как мою. – Мама целует меня в висок и вновь садится на корточки. – Моя душа ушла навеки, но сердце ей не принадлежит.

Внезапно она начинает царапать себе грудь, кричит от боли, когда ногти пронзают кожу и входят глубже. Перед глазами все алеет от крови.

– Мое сердце принадлежит тебе, – раздается будто издалека ее тоненький голос. – Авеле. Калону. Скажи ему… Оуэн, скажи ему, что я всегда буду гореть в его небе. Прощай, мой храбрый мальчик. Я всегда буду любить тебя.

Она издает пронзительный, нечеловеческий крик, а затем в пелене крови и дождя я вижу, что она сделала.

Мама вырвала собственное сердце. Оно лежит в ее руках, пока тело замирает на лесной подстилке.

Из горла рвется звериный рык. Я не понимаю. Она не могла умереть, не таким образом! Она не может лежать передо мной мертвая, с собственным сердцем в руках.

И все же…

Ее сердце обращается пеплом прямо у меня на глазах. Дождь смывает его вместе с кровью и грязью, пока я держу маму за руку.

Я чувствую себя чужаком в собственном теле. Слышу плач и крики, но едва осознаю, что издаю их сам.

Она не должна была умереть подобным образом. Не здесь. Она не должна была…

– Оуэн, отойди.

Меня берут под мышки узловатые пальцы, чьи-то руки поднимают на ноги. Я борюсь, сопротивляюсь, но их хватка не ослабевает.

Мамино тело тоже превращается в пепел.

Она полностью исчезла, ливень закопал ее под землю.

– Оуэн, пойдем.

Меня оттаскивают от берега реки и бессердечного дерева. Спустя какое-то время я перестаю сопротивляться, все силы покидают меня, и я чувствую себя совершенно пустым.

Тогда меня отпускают. Я падаю на землю, как сломанная игрушка.

И поднимаю взгляд на Серену.

Я последовала в лес за древесной сиреной.

Сиреной с фиалками в волосах.

Я набрасываюсь на нее.

Я ловлю Оуэна за запястье.

Удерживаю его на расстоянии.

Он воет в дождливой ночи.

Извивается в моей хватке.

– ОТПУСТИ МЕНЯ!

Я отпускаю,

и он падает

в грязь.

Холодный дождь льет как из ведра. Лес впитывает его, корни закапываются глубже во влажную почву.